Вместо пламени осени в пальцах сожму лишь золу. — Риэр придвинулся к Юлиану ближе, не решаясь его касаться, но чувствуя, как каждое слово неторопливой песни точно срывало с едва подживших ран бурые корки, выпуская наружу алую кровь. Зяблик не смотрел на него. Он пел не Риэру, а, казалось, самому себе — или девочке, которая сейчас не могла его слышать, надеясь своим чистым сильным голосом дотянуться до нее.
— Эта схема проста: завывая расстроенной скрипкой,
Будет вечно звучать эта песнь, подзывая зарю.
Это просто цена за чужие смешные ошибки —
Просто мрачный сезон, который я так не люблю.
Он замолчал, и пальцы его в последний раз пробежались по струнам — последний всполох музыки отзвучал немного фальшиво, словно Зяблик, задумавшись, забыл, что должен был доиграть ее до конца. Риэр попытался улыбнуться.
— Красивая песня, — похвалил он почти шепотом, — но, думаешь, Лею она повеселит?
Зяблик, встрепенувшись, мгновение смотрел на него, едва ли узнавая, а потом снисходительно покачал головой.
— Музыка, мой дорогой, не всегда создается для того, чтобы веселить, — ответил он так же тихо, — иногда ее слушают, чтобы, заплакав, можно было прикинуться, что это песня тебя так растрогала, а вовсе не то, что омрачает сердце.
Риэр секунду молчал. Потом неожиданно совершенно не по-ведьмачьи шмыгнул носом и низко опустил голову — единственная слеза, прощекотав его по носу, сорвалась вниз и оставила мокрое пятно на покрывале. Струны лютни тренькнули — Зяблик отложил инструмент, подался к принцу, взял его лицо в ладони и поднял, заглянул в глаза. Риэру хотелось отвернуться, обмануть этот пристальный ласковый взгляд, скрыть непрошенную влагу, но Зяблик, не дав ему отстраниться, подался вперед и поцеловал принца в губы — невесомо и нежно, точно сама музыка коснулась его.
Объятие, сперва такое мимолетное, готовое в любой момент разорваться, как легкая нить паутины, стало крепче. Юлиан навис над Риэром, не разрывая поцелуя, приподнялся на коленях, тихо всхлипнул ему в губы, и в голове у принца все помутилось. Рядом с Зябликом, обнимая его, он и сам не мог долго предаваться тоске и унынию. У них всегда находились дела поинтересней. Принц скользнул ладонью под край свободной шелковой рубахи, сжал пальцы на талии музыканта, потом двинулся ею дальше, за спину, добежал пальцами до острой лопатки, метнулся ниже — к пояснице, а потом, не сдержавшись, привычно огладил округлость маленькой ягодицы. Зяблик снова всхлипнул — на этот раз громче, а поцелуй его стал жадным и глубоким.
Между моментом, когда в дверь постучали, и когда она распахнулась, почти не было паузы. Юлиан, у которого слух был тоньше, а самообладание, видимо, крепче, отшатнулся от принца, выпустил его и почти скатился с постели на пол. Риэр, рассеянно моргая, уставился на причину такой стремительной капитуляции — Мэнно стоял на пороге, скрестив руки на груди и выгнув бровь.
— Это не то, что ты подумал! — поспешил заявить принц, надеясь придать своему лицу менее глупое и напуганное выражение. Брат невесело усмехнулся. Закрыл за собой дверь и зашел в спальню.
Зяблик, старательно изображая бурную деятельность, спрятался за своей лютней и не глядел на незваного гостя, Риэр же на неверных ногах встал и нахмурился.
— Какого хрена тебе здесь надо? — решил он, что лучшая защита — это нападение. Прежде брат никогда не врывался к нему в комнату вот так — по крайней мере, с тех пор, когда они перестали делить одну спальню на двоих.
— Если желаешь умыться холодной водичкой, я подожду за дверью, — заявил Мэнно, но попыток деликатно выйти не сделал.
— Не надо мне никакой водички! — выплюнул Риэр, хотя теснота в брюках, которую пришествие близнеца ничуть не смутило, говорила явно об обратном, — Я же сказал — это не то, что ты подумал.
— Да, конечно, то, — отмахнулся Мэнно, потом немного издевательски улыбнулся Зяблику, — добрый вечер, Юлиан. Не желаешь надеть штаны, раз уж судьба свела нас всех вместе?
Воображая, что будет, если кто-то из семьи узнает о его постыдных предпочтениях — нет! О его тайной любви! — Риэр представлял какую угодно реакцию от младшего брата — но отнюдь не такую спокойную. Тот, любезно не глядя, как Юлиан воевал со своими бриджами, брошенными на кресло, прошел вглубь спальни, остановился у стола, где обычно стоял кувшин с вином и покоилось блюдо с фруктами, ухватил за черенок маленькую гроздь винограда и принялся неторопливо отправлять в рот одну ягоду за другой. Риэр откашлялся.
— Только не говори, что ни капли не удивился, — мрачно проговорил он.
— Удивился, — подтвердил Мэнно, не оборачиваясь, — что вы не заперли дверь. А в остальном… ты думаешь, я идиот?
Риэр и Зяблик переглянулись — их конспирация до этого момента казалась им обоим безупречной. Они никогда не проявляли друг к другу никаких чувств, кроме дружеских, на публике, а плотским утехам предавались, лишь убедившись, что никто не смотрел. Неужели Ламберт нажаловался? Или у Мэнно по всему дворцу были рассованы шпионы и следящие артефакты?
— У тебя, когда Юлиан приезжает, каждый раз по утрам такой довольный вид, будто ты кот, дорвавшийся до Регисовых запасов валерианы, — фыркнул Мэнно, — мама с папой, может, и верят, что ты просто так любишь музыку, но я слишком хорошо тебя знаю, братишка.
— Правда? — совершенно побежденно переспросил Риэр. Зяблик успел справиться с бриджами и теперь чопорно присел на краешек кресла, по-прежнему прижимая драгоценную лютню к груди, — ты, конечно, не идиот, но ты ведь… — он сделал неуверенную паузу, но Мэнно закончил за него:
— Ябеда? — он наконец повернулся, откинул опустевшую веточку в сторону и сдвинул брови, — Может, тогда мне пойти и доложить обо всем матушке прямо сейчас? Или мастеру Риннельдору?
Риэр примирительно поднял руки.
— Ладно-ладно, извини, я просто удивился, — он глянул на Зяблика и встретился с его непонимающим взглядом, — я всегда считал, что такие новости тебя… шокируют.
Мэнно независимо пожал плечами.
— Меня не так просто шокировать, — ответил он с достоинством, — то, что вы развлекаетесь друг с другом, никого не касается, включая меня. Матушка, думаю, тоже догадывается, но считает, что ты перебесишься, когда женишься на Ингеборге Ан Крайт.
Риэр со вздохом поднял глаза к потолку, потом серьезно посмотрел на брата.
— Ни на какой Игнеробре я жениться не собираюсь, я даже имени ее выговорить не могу. Но дело даже не в этом, — он, не глядя, нащупал ладонь Зяблика, сжал ее и почувствовал ответное крепкое пожатие, — мы с Юлианом любим друг друга. И, поскольку с производством вар Эмрейсов ты сможешь справиться самостоятельно, хоть бы с этой самой Ирбегоброй, я больше не хочу скрываться.
Зяблик испуганно шикнул на него, а Мэнно лишь снова ухмыльнулся.
— Хотя бы подожди со своими откровениями, пока отец не покинет нас, — строго, без тени сарказма, выговорил он, — пусть он умрет спокойно.
Риэр стушевался и потупился, но потом, все еще защищаясь, вскинул на Мэнно взгляд.
— А ты ведь так и не ответил, какого хрена ты тут забыл, — заявил он, — снова надо из кого-то выбить долги?
Странным образом, у принца на сердце вдруг стало удивительно легко — скрывать правду от близнеца было неприятно и тяжело. С самого детства они не хранили друг от друга секретов, и Риэр много раз порывался сам обо всем ему рассказать. Но теперь момента признания ждать больше было не нужно, и в надежности Мэнно-ябеды брат совершенно не сомневался.
Близнец, однако, нахмурился. Он подошел к постели, аккуратно уселся на нее — может быть, опасался вляпаться в следы взаимной страсти брата и Юлиана — и сложил руки на коленях.
— Со мной приключилось нечто странное, — заявил он, немного помолчав, — я вернулся в рабочий кабинет, чтобы забрать кое-какие бумаги, и обнаружил там мать.
— Что в этом странного? — Риэр, не выпуская руки Зяблика, тоже присел. Юлиан устроился рядом, все еще стараясь казаться как можно незаметней, — матушка часто работает ночами, тебе ли не знать.
— Да, — подтвердил Мэнно, — хотя я думал, она осталась с отцом. Но странность не в этом. В ее кабинете я встретил двух каких-то оборванцев, один из которых представился Гуусом Хиггсом — помнишь его?