— Пиздуйте отсюда оба, — Ламберт неожиданно похлопал Риэра по плечу и улыбнулся, — пока я не передумал.
Понимая, что большего от учителя сегодня ему уже не добиться, принц отошел к стойке, аккуратно поставил тренировочный меч в пазы, и только после этого подошел к Зяблику. Тот — раскрасневшийся, словно это не принц, а он сам битый час скакал, уворачиваясь от ведьмачьих ударов — махнул рукой Ламберту на прощанье, крепкими тисками пальцев вцепился в запястье Риэра и потащил его за собой.
Хоть Риэр и знал, куда вел этот настойчивый порыв Юлиана, он все равно не сдержал удивленного выдоха, когда, едва скрывшись между конюшней и складом доспехов, тот заставил его прижаться спиной к стене и без лишних разговоров взялся за ремень его брюк.
— Ламберт все еще на площадке, — шепнул Риэр, мешая слова и поспешные влажные поцелуи, — у него слух, как у фледера.
— …и деликатность сколопендроморфа, — выдохнул Юлиан, тихо задушенно усмехнувшись. — Плевать, у меня случился приступ вдохновения.
— Какой же ты…- окончания этой фразы Риэр не успел придумать — пальцы Зяблика, расправившись с застежкой, скользнули под плотную ткань штанов, и принц на мгновение вовсе забыл, что умеет разговаривать. Все их свидания — пусть и такие редкие и поспешные — были одновременно и похожи, и не похожи одно на другое. Зяблик, способный, казалось, черпать вдохновение из чего угодно, всякий раз изобретал все новые способы получить взаимное удовольствие, и для него быстрые ласки в скрытом от глаз углу дворца или в самом заброшенном углу сада были сродни приключениям, когда часть наслаждения дарила опасность задуманного. Риэр же любил оставаться с Юлианом наедине по-настоящему — чтобы минуты близости растягивались бесконечно долго, и у них обоих было время не только достичь разрядки, но и прочувствовать, пропустить через себя каждое отпущенное им судьбой мгновение.
Но и против таких блицкригов он никогда ничего не имел. Одежда Зяблика, обычно очень замысловатая, на этот раз поддавалась легко, словно юноша заранее все спланировал — впрочем, скорее всего, так оно и было. Иногда ему нравилось заставлять принца повозиться со всеми своими застежками, шнурами и пряжками, смеясь над его поспешной неуклюжестью, но явно не в этот раз. До самого ценного Риэр добрался после пары несложных маневров, и, когда твердый горячий член Юлиана оказался у него в руке, Зяблик тихо застонал ему в губы.
Все длилось непростительно недолго — хватило нескольких резких рывков, точно юноши участвовали в безумной гонке, соревнуясь, кто не выдержит первым. И Юлиан, как обычно, победил. Риэр, кончая, вписался затылком в стену, но не обратил на это внимания, и открыл глаза, лишь когда услышал, как Юлиан жалобно всхлипнул, и почувствовал, как ладонь его оросило горячее тягучее семя. Зяблик, тяжело дыша, чуть подрагивая, выпустил его, уткнулся лбом в плечо принца и едва слышно рассмеялся. Риэр рассеянно погладил его свободной рукой по спине.
— Может, тебе не я нравлюсь, — спросил он шепотом, — а просто — любой встречный ведьмак?
— Ты — не ведьмак, — Юлиан скользнул щекой по его щеке и прикусил мочку его уха, — но настоящих ведьмаков я видел всего двух. И они меня не впечатлили.
Несколько минут они потратили на то, чтобы привести одежду в порядок, и, покончив с этим, Юлиан одернул полы своего ярко-синего дублета, пригладил волосы и улыбнулся.
— Что теперь? — поинтересовался он, — сегодня, похоже, последний теплый день в этом году. Может, по городу погуляем? Мне нужно купить новые струны…
Риэр с сожалением покачал головой. С куда большим удовольствием он и впрямь прошелся бы с Юлианом по улицам столицы, заворачивая во все встреченные на пути лавочки — ему всегда нравилось наблюдать, как Зяблик восхищался самыми простыми вещами — книгами на полках антиквара, оружием, которое никогда не стал бы брать в руки, свежими булочками на широком прилавке или тем, как еще живые рыбины на льду вращали пустыми глазами и приоткрывали рты.
— Мне нужно зайти к Мэнно, — вздохнул принц, — у него есть ко мне какое-то дело. И я сам хотел кое-что с ним обсудить, — он пнул мелкий камушек, попавшийся под носок сапога, а Зяблик вдруг разом посерьезнел.
— Это то, о чем я думаю? — спросил он шепотом — так тихо, словно на этот раз фледерские уши Ламберта и впрямь могли расслышать нечто непростительное. Риэр вынужден был кивнуть — он не любил и не умел лгать даже там, где это было полезно или выгодно, не то что Юлиану. Зяблик смотрел на него несколько секунд, не отводя глаз, точно надеялся добиться от принца больших объяснений — или одним взглядом переубедить его. Но потом отвернулся и напряженно улыбнулся.
— Он откажется, — уверенно сообщил Юлиан. Риэр кивнул — спорить было бессмысленно.
— Может, и не откажется, — возразил он, тем не менее, — не узнаю, пока не спрошу.
Когда Юлиан снова посмотрел на него, лицо его вновь озаряла светлая улыбка.
— В таком случае, когда освободишься, я буду ждать тебя в трактире на Золотой улице, — сказал он, потянулся за быстрым поцелуем и тут же отпрянул, развернулся и исчез, точно телепортировался прочь.
Штаб-квартира торговой империи Рии вар Эмрейс располагалась в самом центре столицы, и всякий раз, входя в ее высокие изразцовые двери, Риэр чувствовал себя нищим лудильщиком, пришедшим просить хоть о какой-то работенке. Он подозревал даже, что не будь он лицом так похож на маминого делового партнера, его и на порог бы не пускали. Но сейчас принца без лишних вопросов проводили на самый верхний этаж, где располагался кабинет владелицы. Воюя с глупым неуместным смущением, Риэр постучал и, не дождавшись ответа, распахнул дубовую створку и переступил порог святая святых. Он никогда не испытывал трепета, даже являясь пред очи венценосной племянницы, но здесь, в скупо обставленном просторном кабинете, большую часть которого занимали высокие шкафы с какими-то книгами и огромный письменный стол, вечно покрытый — но не заваленный — бумагами, неизменно ощущал себя так, словно нашкодил и пришел к матери с повинной. Нежная и всепрощающая в любой другой обстановке, здесь Рия вар Эмрейс превращалась из любимой мамочки в суровую императрицу — и империя ее была ничуть не менее могущественной, чем та, во главе которой стояли ее муж и внучка.
За столом, спиной к витражному круглому окну, сидел Мэнно. Из всех детей императорской четы он был самым младшим, но сам о себе он явно был совсем иного мнения. Рано определивший свой жизненный путь и шедший по нему твердым уверенным шагом, брат иногда, конечно, вслух сожалел, что не мог вести беззаботную жизнь, как Риэр, или наполнять свои вечера бесконечными светскими приемами и легкомысленными танцами, как Лита, но в этих рассуждениях было столько снисхождения, словно все, чем занимались старшие брат и сестра, казались Мэнно забавной ерундой, которая не стоила потраченного времени. Он был деловым человеком, гордостью родителей, примером для подражания, на который Лите и Риэру не по силам было равняться. Впрочем, никто из старших к этому и не стремился. Лита так вообще именовала младшенького «пресным занудой» и при встрече общалась с ним, как с давно наскучившим кавалером.