И вся осень вокруг как будто указывала ей теперь на эту пустоту. Упавшие листья, лужи и облака невзначай принимали форму сердца; всюду встречались какие-нибудь предметы, надписи, звуки напоминающие, бередящие, волнующие…
– Это была настоящая любовь… – говорила Оливия с ещё большей чем прежде печальной убеждённостью, широко открытыми глазами глядя на закат над ломаной линией городских крыш, – Я же тебе говорила…
Люция молчала, устремив взор куда-то вовнутрь, в себя, теребила бахрому бледно-голубого плотного шейного платка. Костер оливииного красноречия вскоре потух. Они стояли на изгибе горбатой спины виадука, и город лежал внизу. Чёрно-золотой. Залитый солнцем, пересеченный длинными тенями. Оливия перевела взгляд на подругу, стоящую у парапета, и ей показалось, что на свете нет девушки более красивой, чем Люция в этот момент: нежная серебристая вышивка на светло-голубом платке, золотистая кожа, жёлто-зеленые глаза, словно редкий янтарь, овсяная прядь выгоревших волос наискосок через лоб… Понятно, почему Артур так любил её! Оливии хотелось плакать от восхищения и отчаяния.
– Смотри, – Люция робко коснулась подругиной руки, и движением головы указала ей на небо, – видишь вон то облако, рядом с самолётной полосой, гляди, оно так похоже на сердце… А самолет… Смотри-смотри скорее! Он сейчас пронзит его, как стрела!
Оливия подняла голову, но не увидела в небе ничего такого. У каждого оно своё, небо; ей показалось, что одно из облаков напоминает своей формой череп с костями. "Кому – любовь, а кому – смерть…" – подумала она с пафосом.
Красивая и грустная осень. Люция даже попыталась один раз поговорить с Артуром, вернуть всё назад, но он был, видимо, сильно на неё обижен, и из этого ничего не вышло.
После неудачной попытки восстановления отношений Оливия утешала подругу как могла, теперь в разговорах с нею она старалась делать акценты на тех моментах летней истории, которые указывали на легковесность и случайность всего, что произошло. Оливия пересказала Люции пришедший ей на память разговор с Баской, состоявшийся пока они сидели с поранившейся девчушкой на постели и играли в карты:
– Артур ведь в самом начале лета предлагал встречаться сначала Роксане. И только потом, когда у них что-то не склеилось, тебе… – припомнив этот факт, Оливия изрядно удивилась на саму себя: как она умудрялась его так долго игнорировать, продолжая втолковывать Люции романтическую легенду о "великой любви"? Дьявол, как известно, кроется в деталях. А именно с ними люди, увы, порой непростительно небрежны.
– Откуда ты знаешь?
– Баске говорил его младший брат. Когда играли в прятки, он в кустах сидел и случайно услышал один разговор. Дети всегда всё замечают, потому что никто не принимает их всерьёз…
21
В конце осени родители Оливии послали её съездить к родителям Артура передать пакет с вещами: у кого-то из общих знакомых родился ребёнок. Она минут пятнадцать посидела на краешке табуретки в кухне, выпила чашку чая без сахара и засобиралась. Артур вышел вместе с нею погулять с собакой, а заодно и проводить.
Наедине они больше молчали, чем говорили. Так было всегда, и ни один из них не мог изменить этого. Словно какая-то материя существовала между ними двумя, более плотная чем между всеми остальными людьми, и она впитывала, поглощала все слова, мысли. Такая неестественная отчуждённость распространялась и на любые физические контакты. Даже случайный предмет – чашку, пакет, лист бумаги, если случалось необходимость, они передавали друг другу, стараясь не соприкоснуться пальцами. Оливия никогда не садилась рядом с Артуром и избегала на него смотреть. Ей казалось, что все вокруг подозревают о её склонности к этому юноше и мысленно жалеют её. Артур делал то же самое – вероятно, из благородства: не хотел возбуждать в душе Оливии ложных надежд или подозрений.
Они стояли на пустой трамвайной остановке. Было тускло, ветрено. По асфальту с лёгким шорохом ползла скомканная газета.
– Знаешь, самое обидное, это когда теряешь старых друзей… – сказал Артур ни с того ни с сего.