– Это славно, что мы соседи, – сказала Добби без всякого выражения, – всегда приятно встретить знакомые лица. Надеюсь, ещё увидимся, – прибавила она и, взглянув на свои платиновые часики (подарок Кирилла) сделала вид, что куда-то торопится.
– Наверное, – рассеянно ответил Михалыч, тоже чувствуя облегчение от того, что эта неловкая и непонятная встреча подходит к концу.
– Удачи! – бросила Добби через плечо и, легко соскочив с поребрика, побежала к своей машине.
Михалыч остался на тротуаре и закурил, глядя на бледно-оранжевые облака. Ощущение, что он не сказал Добби чего-то очень важного не покидало его. А, быть может, и не нужно было ничего говорить? Маловероятно, чтобы она ждала от него каких-то особенных слов. С какой стати? Ощущения часто обманывают людей. И иногда лучше сдержаться, чем ляпнуть что-то непоправимое.
Михалыч выбросил окурок и побрел домой.
Добби села в машину и поехала кататься по кольцевой. Просто наматывать круги. Иногда она делала так, когда чувствовала необходимость подумать. Эйнштейна располагала к размышлениям игра на скрипке, а на Добби подобное воздействие оказывало вождение.
Её поразило, что пятиминутная встреча с бывшим одноклассником произвела на неё столь сильное впечатление. Ни дать, ни взять – эффект бабочки. Или птицы. Она хотела понять, дело тут именно в самом Михалыче, или это просто самая обыкновенная, свойственная всем людям ностальгия по юности, по беззаботным школьным годам.
Она начала вспоминать. Было ли ещё что-нибудь там, куда нельзя вернуться, способное заставить снова взлететь птицу её сердца?
…Невесомые клочки тополиного пуха, приходившие в движение от любого, едва заметного дуновения, будто живые копошились у края тротуара. Девчонки сидели на скамейке около подъезда. Три пары молодых ног, покрытых первым медовым загаром. Красные кеды в белый горошек, чёрные туфельки без каблука и сандалии на платформе с хитро переплетёнными ремешками из нежно-розовой кожи.
– Ты куда собираешься поступать?
– Ещё не знаю. А ты?
– Тоже пока не решила. Думаю.
– Так ты же вроде давно готовилась на медицинский? Биологию зубрила, химию всякую… – красный кед, которым до этого качали в воздухе, положив ногу на ногу, озадаченно замер.
– Я передумала, – чёрные туфельки без каблука спрятались под скамейку.
– Но почему? – качавшийся красный кед спрыгнул на землю.
– Конкурс огромный. Без денег и связей делать там нечего. Я не пройду…
Сандалий с ремешками из нежно-розовой кожи задумчиво чертил носком полукруг.
– Но ведь ты так хотела?..
– Мало ли чего мы хотим. Есть желания, а есть логика. Пойду куда-нибудь, где попроще.
– И ты даже не попытаешься?
Сандалии с ремешками задумчиво перекатывались с носка на пятку и обратно. Носки красных кедов ритмично барабанили по асфальту.
– Нет. Зачем зря сердце рвать?
– А я бы на твоём месте попробовала. Люди всегда сами устанавливают себе границы возможного.
…Добби съехала с кольцевой в город. Раз уж сегодня вечер ностальгии, то волне можно позволить себе ещё одну маленькую роскошь. Она стыдилась этой своей привычки и нечасто потакала ей. Добби нравилось иногда приходить в книжные магазины и подолгу листать учебники по медицине. При виде латинских терминов и подробных иллюстраций строения внутренних органов, каждый раз в ней что-то сжималось и сладко, и грустно. С таким чувством думают обычно о несбывшейся любви.
8
Михалыч-фантом медленно отделился от спящего Михалыча. Сначала он представлял собою полностью прозрачный, чуть светящийся в темноте силуэт, словно облако искрящейся пыльцы, потом постепенно начал сгущаться, темнеть, обретать плотность, пока, наконец, не превратился в неотличимого двойника спокойно спящего на узкой тахте человека.
– Как же, однако, круто иметь тело, – прошептал фантом, с наслаждением потягиваясь, рассматривая и изучая свои руки, грудь, живот, – Я так долго ждал… Какая же это огромная привилегия – быть настоящим, а некоторые, – он с досадой глянул в сторону тахты, – этим не пользуются!
Прихватив с тумбочки ключи и сигареты Михалыч-фантом вышел на улицу. Раннее утро. Нежный цвет небосвода. Рассвет между высотными домами – словно приоткрытая раковина жемчужницы. Только что политые водой тротуары дышат свежестью.