Это воспоминание в который раз пошевелилось во мне, словно перевернувшись на другой бок, и вновь уснуло под тёплыми слоями повседневных соображений – пока маршрутка стояла на светофоре, я следил как люди в оранжевых жилетах что-то долбят на трамвайных рельсах и думал о работе.
Прошло время, и я забыл про потерянный номер, а заодно – про все волнения и огорчения, связанные с ним. Не то, чтобы совсем
забыл. Просто оно как-то смазалось, растушевалось, потеряло резкость. Ну, жалко, конечно, что я до смерти не увижу Аньку, но, с другой стороны, она не единственная, кого я больше не увижу. Каждый день мы даже не задумываясь встречаемся с людьми и расстаемся с ними навсегда. Мы садимся напротив них в автобусах и в метро, а потом просто встаем и уходим, мы протягиваем им бланки в разных официальных учреждениях, не трудясь вглядываться в лица, получаем своё и отворачиваемся, мы смотрим на них как нах фон, не подозревая – кто они? – и особо не переживая по этому поводу. В чём загадка? Почему из всего огромного множества чужих людей мы выбираем десятки или даже единицы, чтобы помнить?
=======
Был канун восьмого марта. День был влажный, туманный. Как губка. На улице продавали мимозы. Я подумал, что надо купить несколько букетиков. Мамке, сестре, вахтерше. Ну, как обычно.
На тротуаре стояла старушка. Маленькая, худая, в палатке. Я понял, что ей будет очень приятно, если я куплю у неё сразу все мимозы. А то, верно, мерзнет она, бедолага, тут с самого утра, с несколькими хилыми букетиками.
Я заплатил за цветы и с легким сердцем понес этот несуразный желтенький снопик в руке. Никогда не любил мимозы. Ну что в них красивого, в самом деле? Вот вербу люблю – будто какие-то крохотные живые пушистики уселись на голую ветку – трогательно. А мимозу – нет.
В тот день я уснул, выпив в честь праздника всех женщин дома бутылку дрянного красного вина.
И мне снова привиделось нечто вязкое, странное, пластичное. Параллельная реальность сна была похожа на удивительно податливую прозрачную массу, на жидкое стекло. Я смело лепил из этой массы облака, дома, деревья. Я был один. Я наслаждался своим всевластьем.
А потом появилась она. Анька. Она шла прямо навстречу мне по выдуманной мною весенней парковой аллее. На ней был ярко-розовый плащ до колен с большими пуговицами и поясом. Я вспомнил, она носила такой, давно, на первом курсе института.
– Привет.
Сказала она.
Я тоже сказал «привет». Больше мы не знали, о чём говорить. Вокруг нас было текучее, мягкое пространство. Мимолетные мысли высвечивали в нем то крыши, то птиц, то лужи под ногами.
И вдруг я с небывалой ясностью осознал, что сплю, и тут же вспомнил о своем намерении из яви попросить Аньку мне позвонить. Что если в самом деле это её сонное «я», стоящее передо мной, как-то связано с живой, реальной Анькой, и сможет передать ей мою просьбу?
– Позвони мне! – сказал я отчетливо, глядя прямо в глаза стоящей на тропинке Аньке.
– Позвони! – Я взбаламутил вязкое пространство сна своим голосом.
– Я прошу тебя.
Анька ничего не ответила. Кажется, она только слегка улыбнулась.
Я открыл глаза. За окном гомонили птицы. Одинокая пенсионерка с верхнего этажа опять сыпала им крупу. Некоторая часть её, особенно в ветреную погоду, неизбежно оказывалась на моем балконе, привлекая туда грязных, драчливых голубей, воробьев и изредка проворных синиц.
Проглотив кофе, я отправился на работу. Номер после утраты телефона мне, естественно, захотелось оставить прежним. На него в течении длительного времени продолжали дозваниваться люди, которые звонили мне изредка, по праздникам, на день рождения, или вовсе, когда ударяло в голову спиртное или ещё что посильней; я скрупулезно вносил их в девственно чистую записную книжку нового мобильника.
Поэтому сейчас я вообще не удивился, увидев на экранчике незнакомый номер. Подумал только: «И кого это несёт?» С тёплым сердцем подумал, обрадовался, что ещё один номер сам впишется в мою записную книжку. Потеряв трубку, я загадал себе: сколько наберу теперь номеров – стольким людям на меня не наплевать.
– Алло? Здравствуйте… Кто это?