X
В такси Нора спросила:
– Ты уверен, что чувствуешь себя нормально?
– Конечно.
– И это тебе не повредит?
– Со мной все в порядке. Что ты думаешь о рассказе Дороти?
Некоторое время она колебалась.
– Ты ведь не веришь ей, правда?
– Боже упаси – по крайней мере, до тех пор, пока сам все не проверю.
– Ты больше смыслишь в подобных вещах, нежели я, – сказала она, – однако мне кажется, что девушка, во всяком случае, пыталась рассказать правду.
– Еще и не то можно услышать от людей, которые пытаются рассказать правду. Это нелегко дается, если ты уже избавился от такой привычки.
Она сказала:
– Готова поспорить, что вы многое знаете о природе Человека, мистер Чарльз. Не так ли? Вы должны мне как-нибудь рассказать о вашем опыте на поприще детектива.
– Купить пистолет за двенадцать долларов в баре... Что ж, может быть, однако... – сказал я.
Мы проехали пару кварталов в молчании. Затем Нора спросила:
– Что же с ней на самом деле происходит?
– Ее отец – сумасшедший: девушка полагает, что она тоже.
– Откуда ты знаешь?
– Ты спросила. Я ответил.
– Хочешь сказать, что ты гадаешь?
– Хочу сказать, что именно в этом ее проблема; я не знаю, безумен ли Уайнант на самом деле, и если да, то унаследовала ли она какую-то долю его безумия, однако она полагает, что ответ на оба вопроса утвердительный, и это заставляет ее откалывать всякие номера.
Когда мы остановились перед входом в гостиницу «Кортлэнд», Нора сказала:
– Это ужасно, Ник. Кто-то должен...
Я сказал, что не знаю: может быть, Дороти и права.
– Вполне вероятно, что в данную минуту она вырезает кукольные платьица для Асты.
Мы попросили доложить о нашем приходе Йоргенсенам, и после некоторой задержки нам предложили подняться. Мими встретила нас в коридоре, прямо у лифта, встретила с распростертыми объятиями и обильными словоизлияниями.
– Ох, уж эти мерзкие газеты! Они довели меня до истерики своей чепухой насчет того, что ты у порога смерти. Я звонила дважды, но внизу отказались соединить с вашим номером или сообщить о твоем состоянии. – Она взяла меня за обе руки. – Я так рада, Ник, что все это оказалось ложью, хотя вам и предстоит сомнительное удовольствие провести сегодняшний вечер с нами. Естественно, я не ждала вас и... Да ты побледнел! Тебя действительно ранили!
– Слегка, – сказал я. – Мне оцарапало пулей грудь, но ничего серьезного нет.
– И несмотря на это ты приехал на ужин! Это очень лестно, однако, боюсь, в то же время и глупо. – Она повернулась к Норе. – Вы уверены, что было разумно позволить ему...
– Я не уверена, – сказала Нора, – но он хотел приехать.
– Мужчины – такие идиоты, – сказала Мими и обняла меня. – Они либо делают из мухи слона, либо совершенно игнорируют такие вещи, которые могут... Впрочем, проходите. Давай-ка я тебе помогу.
– Мне не так плохо, – заверил я ее, однако она настояла на том, чтобы довести меня до кресла и обложить со всех сторон полдюжиной подушек.
Вошел Йоргенсен, пожал мне руку и сказал, что рад видеть меня в лучшем здравии, нежели то, которое изобразили в газетах. Он склонился над Нориной рукой.
– Если бы вы позволили мне отсутствовать еще с минуту, я бы закончил приготовление коктейлей. – Он вышел.
Мими сказала:
– Не знаю, где Дорри. Наверное, забилась куда-нибудь и сердится. У вас нет детей, верно?
– Нет.
– Вы много теряете, хотя временами дети могут доставлять крупные неприятности. – Мими вздохнула. – Полагаю, я недостаточно строга. Когда приходится ругать Дорри, она, похоже, думает, что я – настоящее чудовище. – Лицо ее просветлело. – А вот и второе мое дитятко. Ты ведь помнишь мистера Чарльза, Гилберт? А это – мисс Чарльз.
Гилберт Уайнант был на два года младше сестры и представлял собою длинного, неуклюжего светлого юношу восемнадцати лет; подбородок под его слегка обвислыми губами почти отсутствовал. Величина необыкновенно чистых голубых глаз и длина ресниц придавали его облику нечто девичье. Про себя я выразил надежду, что он перестал быть тем постоянно хныкающим занудой, каким был в детстве.
Йоргенсен принес напитки, и Мими настояла, чтобы я рассказал о перестрелке. Я рассказал, изобразив события еще более бессмысленными, чем они были на самом Деле.
– Но зачем он к тебе приходил? – спросила она.
– Бог его знает. Я бы и сам не прочь узнать об этом.
Полиция тоже.
– Я где-то читал, что когда преступников-рецидивистов обвиняют в том, чего они не делали – даже в незначительном проступке – то они переживают гораздо больше, нежели простые люди, – сказал Гилберт. – Вы думаете, это правда, мистер Чарльз?
– Вероятно.
– За исключением тех случаев, – добавил Гилберт – когда речь идет о каком-нибудь большом деле, ну, понимаете, о таком, какое они и сами хотели бы совершить.
Я опять сказал, что это вероятно. Мими сказала:
– Не старайся быть вежливым с Гилом, Ник, когда он несет чепуху. В его голове намешано столько всякого чтива. Дорогой, сделай нам еще по коктейлю.
Гилберт вышел за миксером. Нора и Йоргенсен перебирали в углу граммофонные пластинки.
Я сказал:
– Сегодня я получил телеграмму от Уайнанта. Настороженным взглядом Мими обвела комнату, затем наклонилась вперед и почти шепотом спросила:
– Что он говорит?
– Он хочет, чтобы я выяснил, кто убил Джулию. Телеграмма была отправлена сегодня в полдень из Филадельфии.
Она тяжело дышала.
– И ты собираешься заняться этим?
Я пожал плечами.
– Я передал телеграмму в полицию.
Гилберт вернулся с миксером. Йоргенсен и Нора поставили на проигрыватель пластинку с «Маленькими фугами» Баха. Мими быстро выпила свой коктейль и попросила Гилберта смешать ей еще один.
Он сел и обратился ко мне:
– Я хочу вас спросить: можно определить наркомана просто на взгляд? – Он дрожал.
– Очень редко. А что?
– Просто любопытно. Даже если это неизлечимый наркоман?
– Чем дальше он зашел, тем больше шансов заметить, что с ним не все в порядке, но зачастую нельзя быть уверенным, что дело тут в наркотиках.
– И еще, – сказал он. – Гросс говорит, что когда тебя ударят ножом, ты в первый момент чувствуешь лишь нечто вроде толчка, а боль приходит только потом. Это так?
– Да, если тебя ударили довольно сильно довольно острым ножом. То же самое в случае с пулей: сначала чувствуешь только удар – а когда пуля маленького калибра и в стальной оболочке, то и удар почти не замечаешь. Все остальное начинается после того, как в рану проникает воздух.
Мими допила третий по счету коктейль и сказала:
– Я считаю, что вы оба ведете себя неприлично и гадко, особенно принимая во внимание то, что случилось сегодня с Ником. Гил, попробуй найти Дороти, ты же знаешь кое-кого из ее подруг. Позвони им. Думаю, она вот-вот появится, но все же я за нее беспокоюсь.
– Она у нас, – сказал я.
– У вас? – Удивление ее могло быть и неподдельным.
– Она пришла сегодня днем и попросила разрешения некоторое время пожить у нас.
Мими кротко улыбнулась и покачала головой.
– Ох, уж эта молодежь! – Улыбка сошла с ее лица. – Некоторое время?
Я кивнул.
Гилберт, который явно ждал удобного момента, чтобы задать мне очередной вопрос, не проявил ни малейшего интереса к разговору между его матерью и мною.
Мими опять улыбнулась и сказала:
– Прошу прощения за ее назойливость по отношению к тебе и твоей жене, однако, признаюсь, я вздохнула с облегчением, когда узнала, что она сидит там, а не болтается невесть где. Когда вы вернетесь, она уже перестанет дуться. Отправьте ее домой, ладно? – Она налила мне коктейль. – Вы были к ней очень добры.
Я ничего не сказал.
Гилберт начал было говорить:
– Мистер Чарльз, а преступники – я имею в виду, профессиональные преступники – обычно...
– Не перебивай, – сказала Мими. – Вы отправите ее домой, не правда ли? – Она говорила вежливо, однако тем тоном, который Дороти назвала тоном Ее Королевского Величества.