— Да, я, кажется, замечаю что-то похожее на перепонки… вот здесь.
Сэм провел языком по каждому пальчику, и у Мэгги перехватило дыхание. Она почти рыдала.
— Помогите, — слабо сопротивлялась она, смеясь и захлебываясь слезами. — Сдаюсь!
Он последний раз поцеловал ее пятку и неторопливо начал прокладывать поцелуями путь наверх, пока не накрыл ее своим телом.
— Давно пора, — проурчал он, словно леопард. Они ласкали друг друга, погружались в сон и пробуждались для новых ласк. Они лежали в объятиях друг друга и говорили ни о чем и обо всем на свете. Сэм рассказывал ей о детстве, а она — о том, что ее отец и мать жили в двух разных мирах и как трудно ей было в обоих уживаться.
Она снова заговорила об утраченном ребенке, они утешали друг друга и плакали обо всех утраченных детях. Это была волнующая ночь. Все барьеры пали.
И только о любви не было сказано ни слова.
— Теперь ты счастлива, Мэгги? — спросил он незадолго до рассвета.
— Я обрела душевное равновесие, — помолчав, ответила она. — Так будет точнее. Счастье слишком жирная пища для моей строгой диеты.
— Не согласен. Это вопрос философской терминологии, — сонно пробурчал Сэм. — Когда нам больше не о чем будет говорить, ты мне напомнишь, ладно?
Он заснул, а Мэгги еще некоторое время лежала, обнимая его и наслаждаясь неведомым прежде ощущением покоя. Нет, не просто покоя: счастья. Когда она пробудилась, сквозь щель между шторами пробивался яркий солнечный луч. Мэгги сладко потянулась и зевнула. Сэм спал на животе чуть ли не поперек кровати, и лишь самый уголок простыни стыдливо прикрывал его плечо. Ее лицо озарилось улыбкой. Все ее существо было пронизано любовью к этому мужчине. Она и сама не верила, что такое еще может с нею случиться.
Осторожно, чтобы не разбудить Сэма, она села на кровати, и улыбка на ее лице медленно увяла, уступив место печали. Что теперь? Сэм не сказал, что любит ее. Правда, и она ничего подобного ему не сказала. Учитывая жизненный опыт обоих, неудивительно, что они избегали обязательств; но вместе с тем Мэгги чувствовала, что связана, нравится ей это или нет. Сэм приехал на четыре недели. Этот срок истечет двенадцатого декабря. И как ей жить дальше?
Смириться. Пережить и этот удар судьбы, как « любой другой, пережитый прежде. Да, боль, да, слезы, возможно, будут и проклятия. Но пройдет время, и все уляжется. Другие женщины справляются. Только теперь на это уйдет больше времени. Ведь она стала старше, силы уже не те. И кроме того, она прикоснулась к чему-то прекрасному, редкостному — такое в жизни не повторяется.
— Завтрак готов, дорогая? — пробормотал Сэм, и Мэгги на миг похолодела, испугавшись, что он принял ее за Лорель.
— Сэм, — тихо проговорила она.
— Ммм, бездельница, или вызывай горничную да заказывай завтрак, или прыгай в постель! Твой телохранитель снова проголодался.
Когда принесли завтрак, Мэгги была в ванной. Сэм не отпускал ее так долго, что вода почти остыла, и, не постучи в дверь официант, он бы сам забрался к ней. Сил не осталось ни капли. Для мужчины, уверявшего, что большую часть жизни он провел в лаборатории, в офисе и на горнолыжных курортах, Сэм оказался искусным и изобретательным любовником.
Но все когда-нибудь приходит к концу. В одиннадцать они покинули отель и поехали на Дунканский перешеек, завернув по дороге в Мантео проведать собак.
— Я уверена, что они нас узнали, а ты? — спросила Мэгги, вытаскивая с заднего сиденья «ровера» холщовую сумку на ремне.
— Псы этой породы славятся редким умом.
— И какая же это, интересно, порода? — усмехнулась Мэгги.
Сэм состроил оскорбленную мину.
— Это, несомненно, чистокровная жесткошерстная амальгама.
Глаза Мэгги вспыхнули.
— А щенки?
— Э-э, скорее всего, еще более амальгамированный вариант своей мамаши.
Мэгги расхохоталась, и Сэм вслед за ней. В домах было холодно, однако запах выветрился, и насекомые, хотелось надеяться, тоже исчезли. Пока Сэм выгружал свои вещи и отпирал дом, Мэгги собрала пустые баллоны и выбросила в мусорный бак. Потом спохватилась и выудила все обратно. Скорее всего, Сэм обвинит ее в преступном разбрасывании ядовитых отходов.
Когда он наконец пришел, уже стемнело. Она раз десять порывалась пойти к нему и узнать, что его удерживает, но что-то ее останавливало. Наверное, новизна и хрупкость чувства.
— Я уже соскучился по нашим сорванцам, а ты? — Сэм взглянул на собачью подстилку и поднес озябшие руки к печке.
— Я тебя понимаю. Даже странно, правда? — Ей не хотелось уточнять, что с тех пор, как он оставил ее и пошел проветривать дом, минуло два часа.
— Мэгги, послушай… Мне необходимо вернуться в Дархэм. Я позвонил в несколько мест, и оказалось, что отложить возвращение никак нельзя. Сколько времени тебе нужно, чтобы уложить вещи?
— Чтобы — что?
Сэм терпеливо принялся повторять, но Мэгги перебила:
— Окажи любезность, объясни, что все это значит?
Такой любезности он оказывать не хотел. Это было ясно по его бегающему взгляду. «
— Здесь ехать всего часов пять. Ночью даже меньше. Я уже заказал тебе номер в «Хилтоне».
Он уже заказал ей номер. При том, что у самого в Дархэме квартира?
— Ясно. Позволь поинтересоваться зачем.
— Я все тебе расскажу, только не сейчас, ладно? Поехали, мы обо всем поговорим в машине.
Она ничего не понимала. За нее говорил гнев… и страх.
— Иными словами, я должна целиком тебе довериться. Сняться с места на ночь глядя, неизвестно, надолго ли, неизвестно, зачем, — и с мужчиной, которого я знаю всего две недели…
— Три, черт возьми!
— ..и все потому, — не обращая на его слова никакого внимания, продолжала Мэгги, — что этот мужчина, которого я знаю меньше трех недель, сказал: вперед, Мэгги, новый кросс.
Сэм не ожидал отказа. Он был явно удивлен, чтобы не сказать — обижен, но, черт возьми, если обязательства пугали его, если он боялся связать себя с ней — что ж, его проблемы! Она боялась не меньше его — ведь он предлагает ей ехать с ним в город, где его дом, и в то же время признается, что заказал для нее номер в отеле…
Этот факт сказал ей все, что ей нужно было знать.
Ее глаза заблестели. Закинув голову — может быть, слишком высоко, — она тихо проговорила:
— Прости. Если хочешь ехать — это твое дело. Я не стану удерживать тебя, но и с тобой не поеду. Мы неплохо провели время. И давай трезво смотреть на вещи.
Что ж, значит, они не поняли друг друга. И сейчас поздно об этом сожалеть.
Скажи мне наконец, что любишь меня! Скажи, что мы сможем быть вместе?
Сэм промолчал, но взгляд, который он метнул в ее сторону, мог бы расколоть стекло. Он повернулся и пошел прочь. Одно лишь слово, и она бы позабыла все. Одна лишь улыбка… Но он не обернулся. И она не сделала ни шагу вслед.
Глава 10
Пора, в третий раз за много часов сказала себе Мэгги, пора поставить крест на том, что случилось, и доживать оставшуюся жизнь.
Именно этого ей и не хотелось делать. Нетронутый ужин остыл; она вынесла его для Неуловимого Джо, приняла душ, надела ночную рубашку и халат, но настроение от этого не поднялось.
Досада, мучительное, изнуряющее бремя, не оставляла ее, за что бы она ни бралась. Зачем, спустя четыре года, она поломала привычную рутину? Зачем очертя голову бросилась в эту авантюру, не подумав, что с нею станется потом?
Нет, не правда. Она думала, только не дождалась ответа на свой вопрос. Умница, Мэри Маргарет. Так замечательно все спланировала. Неудивительно, что тебя назначили вице-президентом, в то время как остальные, не в пример тебе опытные люди, получили от ворот поворот. Права была мать: одиночество опасно для
душевного состояния женщины. А ее собственное оставляло желать лучшего еще до-появления в ее жизни Сэма.
— Черт побери, как я могла зайти так далеко, — сердито ворчала она, откидывая край одеяла и съеживаясь между ледяными простынями. Справедливости ради следовало признать, что любая женщина на ее месте могла потерять голову. Во-первых, Сэм умен. Важное достоинство, если не замечать прогрессирующего ослиного упрямства. Он красив, это несомненно, — если кого привлекают жесткие, как проволока, седые кудри и сардоническая усмешка. Он любит животных, вынужденно присовокупила Мэгги, у него есть чувство юмора, и он неплохо разбирается в джазе.