Я бежала так, словно моей целью было выиграть забег на краткую дистанцию, что было не очень умно с моей стороны, потому что по уровню подготовки меня никак нельзя было назвать спортсменкой. Немного остудив свой пыл, я взяла себя в руки и дальше пошла просто быстрым шагом.
Я недолго разговаривала с мистером Лиеттом и часть пути пробежала, так что быстрым шагом должна была нагнать Гарретта раньше, чем он дойдет до места назначения. Мои расчеты были безукоризненными, и я знала, что в итоге все случится именно так, как я предсказала за учетом отсутствия непредсказуемых обстоятельств, конечно.
Но судьба мне благоволила и через минуты три я увидела впереди знакомую фигуру. Я была все еще до предела взволнованна, поэтому мое дальнейшие действия совершенно не вписывались в стандартную модель моего поведения. Я закричала через всю улицу его имя.
Он с удивлением обернулся и в моих глазах время на секунду застыло. Я увидела перед собой именно то, что так тщательно продумывала меньше десяти минут назад в магазине мистера Лиетта. Живое воплощение моей, казалось бы, недостижимой мечты стояло в каких-то ста метрах от меня с улыбкой светлее апрельского солнца и взглядом теплее майского вечера.
Я замерла, внимательно вглядываясь в поисках погрешности собственного разума. Я все еще не могла довериться себе, мне казалось, что где-то закралась ошибка и я в чем-то заблуждаюсь. Но все необходимые доказательства лежали передо мной как на ладони и не к чему было придраться.
Время снова пошло, и моя нежная фантазия приближалась ко мне с вопросом в глазах и доброй улыбкой, обнажающей совершенно обезоруживающие ямочки.
— Лайла, я так… — начал было он свои медовые песни, но это была моя очередь и я не могла позволить ему и в этот раз взять все на себя.
— Я люблю тебя! Я все проанализировала, собрала все данные, провела необходимые расчеты. Я люблю тебя. Я не к многим вещам испытываю любовь, но ты соединение и воплощение всего. Я люблю тебя, потому что с тобой светло и уютно, как вечерами в моей квартире, когда я включаю все гирлянды. Я люблю тебя, потому что в каждом твоем жесте и выражении глаз чувствуется весна. Я люблю тебя, потому что твои кудри мягкие и непослушные, как моя кошка. Я люблю тебя, потому что твои родинки складываются в мое любимое созвездие. Я люблю тебя, потому что целовать тебя на вкус как горячий шоколад. Я люблю тебя, потому что кажется я могу доверять тебе даже в моменты, когда не могу доверять самой себе. Я не знаю как, но я люблю тебя, — я закончила свою сбивчивую и нервную речь и посмотрела на парня в ожидании оценки моего исследования и полученных результатов.
Он смотрел на меня с глазами, горящими одновременно от счастья и недоверия, он был ошарашен не меньше меня. Но несмотря на все мои страхи, ни одна черточка на его лице не говорила о том, что моя научная работа была провальной.
Я ждала оценки или награды, я ждала критики, но Гарретт никогда не был ученым, и он не знал, как нужно правильно выражать свои мысли по поводу проведенных исследований. Он был гораздо лучше меня и только он из нас двоих знал точно, какую именно награду так страстно желало мое сердце.
Он нежно взял мое лицо в ладони и поцеловал, в очередной раз лишь доказывая безукоризненность моих результатов. Целовать его на вкус было тепло и сладко, как горячий шоколад с корицей.
========== XVIII. ==========
В тот день многое в моей жизни изменилось, хотя если рассматривать ситуацию в деталях, то не изменилось практически ничего.
Мы, как и прежде, виделись с Гарреттом как минимум три раза в неделю, только теперь он чаще встречал меня в парке, откуда мы шли почти всегда к ребятам, но иногда выбирали другое направление, чтобы просто прогуляться.
Гарретт все так же оставался занозой в мягком месте, все такой же раздражающе милый и внимательный. В его поведении не изменилось ничего, кроме того, что он стал время от времени робко брать меня за руку. Этот герой-романтик на деле оказался самым стеснительным мальчишкой на свете. По нему было очевидно, что опыта в любовных делах у него немного, но при этом он все равно каким-то совершенно волшебным образом умудрялся не скатываться в постыдную неловкость. Он знал, что, как и когда нужно делать. Просто иногда ему не хватало уверенности именно делать, но в такие моменты я брала всю инициативу на себя. В конце концов в этом странном эксперименте я ощущала себя ведущим исследователем и вполне осознанно выделяла Гарретту роль младшего ассистента, с чем он особо не спорил.
Ребята были в восторге, когда мы с Гарреттом, стыдливо смотря в пол, озвучили им то, что и так уже было очевидно. Эми снова заплакала, Марк по-отечески похлопал Гарретта по плечу, Питер не останавливал поток шуточек, а мистер Лиетт облегченно выдохнул, с радостью осознавая, что двое детей, которых он считал за родных, наконец-то перестанут трепать нервы себе и ему.
Таким образом закончился май, отдавая нас в возможно излишне пылкие руки лета.
У меня наступила самая тяжелая пора учебного года, когда нужно было второпях готовиться к сдаче экзаменов и при этом продолжать исследовательскую работу в лаборатории, где кроме меня и моего научного руководителя помощи дождаться было не от кого. Я круглые сутки проводила в университетской библиотеке и лаборатории, а в те редкие моменты, когда выбиралась наружу, ребята наблюдали меня, с головой упрятанной в учебниках.
Я кожей чувствовала их беспокойство, но на самом деле причин для этого не было. Я была одной из лучшей студенток одного из лучших университетов страны. Я привыкла работать в таком режиме, и особого дискомфорта он мне не доставлял. Но для ребят и особенно для Гарретта это конечно был совершенно особенный стресс. Единственным, кто более-менее мог их успокоить, был Питер, потому что он один имел опыт учебы с таким напряжением и он время от времени приходил и шутил что-то вроде того, что пока у меня из ушей не повалит пар причин для беспокойства нет.
В очередной жаркий июньский день я сидела за нашим с Гарреттом угловым столиком в кофейне ребят, где царила блаженная прохлада благодаря работающим на полную мощность кондиционерам. Кудрявый нарушитель спокойствия как обычно сидел напротив, вопреки своему званию, не отвлекая меня ни единым своим движением.
На самом деле парень никогда не доставлял мне неудобств, что делало его по-настоящему идеальным спутником. Он знал, как я отношусь к учебе и никогда не ставил в упрек мою занятость, даже несмотря на то, что за последние две недели я едва ли задерживала на нем взгляд дольше тридцати секунд. Более того, он настолько понимающе относился к моим занятиям, что большую часть времени выступал в роли проводника, буквально водя меня, мягко придерживая за плечи, пока я читала на ходу.
Единственное, что выдавало его присутствие это внимательный взгляд, который я ощущала на своей коже каждую секунду времени, проведенного вместе. И в этом было кое-что странное, ведь Гарретт вовсе не проявлял ко мне такого внимания. Чаще всего он был занят своими делами, вроде написания стихов, чтения нот или за какой-нибудь книгой. Но при этом у меня было ощущение, что даже будучи погруженным в свои дела, часть его всегда была направлена на меня, и это ни капли не мешало, а даже немного успокаивало.
Помимо прочего он также взял на себя обязанность охранять мой покой, не позволяя излишне обеспокоенной Эми нарушать мою сосредоточенность, не пуская ко мне Питера с его шутками и общаясь с ребятами за меня, что у него получалось удивительно хорошо, особенно учитывая тот факт, что с самим парнем я тоже практически не разговаривала, отвечая лишь рассеянными движениями головы и неразборчивым мычанием. Гарретт демонстрировал высочайшее мастерство фокусника, умудряясь это все очень точно расшифровывать. Благодаря ему, я практически всегда имела рядом кружку горячего шоколада или в особенно жаркие дни стакан клюквенного лимонада.
Когда на улице порядочно темнело, он мягко отрывал меня от книг, помогал собрать все необходимое, отбирал все чтиво, чтобы я не напрягала глаза чтением в сумерках и брал за руку, чтобы отвести домой. Мы не разговаривали по дороге, потому что моя работа не прекращалась за отсутствием учебников, и Гарретт это прекрасно понимал.