Гарретт совершенно неподдельно страдал от эгоистичных желаний своих родителей, но он был слишком добр и предан, чтобы относиться к ним так, как они того заслужили. Как многие недолюбленные дети он слишком дорожил своей семьей и теми крупицами фальшивой любви, которые они ему время от времени подкидывали, словно просящей собачке.
— Гарретт, ты ведь можешь не ехать. Ты же можешь сказать, что у тебя есть своя жизнь, с которой они обязаны считаться. Ты не щенок у них на поводке, ты взрослый и самостоятельный мужчина. Ты же можешь сказать им, чтобы они перестали так к тебе относиться, — я понимала, что мои слова звучать глупо и капризно, но я очень боялась его отъезда. Я отчаянно не хотела, чтобы он уезжал от меня.
— Прости, я должен буду поехать. Они моя единственная семья, и какими бы они ни были, я все еще люблю их и благодарен за то, что они вырастили меня. Я расскажу им про концерт, может так они примут мое «глупое и ребяческое увлечение» всерьез. Мне нужно, чтобы они приняли меня и отпустили добровольно. Я не смогу жить, если они отрекутся от меня с обидой. Это может звучать глупо, но пойми меня, пожалуйста. Я всю жизнь стремился к тому, чтобы они приняли меня таким какой я есть.
Его слова разбивали мне сердце, но возразить было нечего, и я была не вправе запрещать ему что-либо. Глупо было обижаться и карать его молчанием, я не хотела подобных отношений с этим мальчиком. С Гарреттом я всей душой желала строить здоровые, взрослые отношения и поэтому даже в этом случае, несмотря на мое крайнее несогласие с его решением, все что я могла сделать — это показать ему, что во что бы то ни стало, я всегда буду на его стороне.
— Хорошо, я не понимаю, но это не важно. Я буду ждать тебя, пожалуйста, просто будь в порядке.
Он улыбнулся мне самой мягкой и теплой улыбкой на свете, благодаря за поддержку.
— Спасибо, Лайла. Я не исчезну, не попрощавшись. И знаешь, моя дорогая, мне очень нравится то, как мы строим наше общение. Получается очень романтично, это бесспорно, но мы все-таки живем в век высоких технологий и можем даже сохранять связь на расстоянии. Думаю, пришел тот самый момент, когда нам действительно пора обменяться номерами.
Я покраснела. И правда, мы с ним так и не перевели свое общение в цифровой формат. До этого момента меня все устраивало и отсутствие звонков, сообщений и возможности договориться о встрече и отследить местоположение друг друга действительно придавали какой-то особенный шарм этим отношениям. Но я была готова без малейших колебаний пожертвовать этой бессмысленной мелочью, если у меня могла появиться возможность не терять Гарретта в неизвестности на целый месяц.
— Ты прав, пора заканчивать этот шекспировский роман. Дай мне телефон.
Я быстро вбила в протянутый аппарат свой номер и перезвонила, чтобы сразу сохранить его. Дело было сделано. Ощущалось это довольно странно, словно этой простой деталью мы привязали себя друг к другу, но это ощущение не было тяжелым, а скорее успокаивающим.
— Я обещаю звонить тебе или хотя бы писать каждый день. Ты меня не потеряешь, а я не потеряю тебя. Удивительные чудеса нынче доступны каждому, — он беззаботно улыбнулся, словно речь вовсе не шла о болезненном заточении в доме тиранов на столь длительный срок.
— Гарретт, ты всегда возвращаешься домой и всегда потом сбегаешь. Какой в этом смысл? Если ты чувствуешь необходимость быть с ними, почему уходишь? — мой вопрос не был тактичным, но я должна была знать.
— Я дурак и возможно больной, поэтому всегда возвращаюсь, но ухожу я от них, потому что кто-то должен меня защищать. Я не обманываю себя и прекрасно понимаю, что мои собственные родители медленно меня убивают и когда дело заходит слишком далеко, я должен брать себя в руки и ставить собственную жизнь превыше их желаний. И знаешь, что меня каждый раз сильнее всего тяготит в этом решении? Мои родители были бы куда довольнее, если бы я просто убил себя.
========== XX. ==========
Неделя после того звонка была моей последней экзаменационной в семестре. И каждый ее день Гарретт был рядом, тихо сопровождая меня к концу этого ада.
Когда был сдан последний экзамен мы провозгласили это трехкратным «Ура!» и по традиции собрались праздновать в родной кофейне. Все были так рады, словно я вернулась из долгой рабочей командировки, несмотря на то что, по сути, я проводила с ними так же много времени, как и прежде.
— Наша малышка наконец-то вернулась к нам! — радостно объявил Марк, поднимая бокал с шампанским.
— Вы серьезно, что ли? Я была здесь чаще чем дома! — я понимала, что они имели в виду, но не возмутиться было невозможно.
— Ты была далеко-далеко от нас. С возвращением домой, — Гарретт поддержал общее настроение, с веселой улыбкой целуя меня в макушку. Я покраснела, раньше парень никогда не показывал наши отношения при людях. Ребята это тоже заметили и соответствующе отреагировали. Эмили захлопала от умиления и восторга, Марк хохотнул, а Питер был в своем репертуаре.
— Ребята, ну вы бы уединились для начала!
Вечером продолжался в таком ключе с шутками, подколками и атмосферой семейного единения — все, за что я так любила наши празднования.
После выпитой бутылки Эми по обыкновению исчезла где-то на кухне, по-матерински хлопоча, чтобы все были сыты и довольны. Марк и Питер начали разговор на сложную и спорную тему и были полностью поглощены дискуссией, а мы с Гарретом вышли подышать воздухом на освещенную фонарями улицу.
Июньский вечер был ласковым как объятия нежного кудрявого мальчика. Я поддалась ему, несмотря на терзавшую меня весь вечер тревогу. Парень обнимал меня со спины, соединив ладони на моей талии. Я запрокинула голову, нежась в его чутких руках. Эти объятия были с оттенком горечи, и я знала, что последует за ними.
— Лайла, — прошептал он практически мне на ухо.
Я недовольно застонала. «Не надо, только сейчас. Не порть этот вечер».
— Лайла, я уеду сегодня.
Слова были произнесены. Июнь был убит выстрелом в сердце.
Я вывернулась из его рук и отошла. Было глупо обижаться, но чувства редко бывают рационально оправданными. Я ничего не могла поделать с ощущением, что он меня бросает. Разумные доводы не имели для меня смысл в тот момент, все что я знала — это то, что я останусь одна.
— Лайла, — Гарретт не решался подойти. Он знал, как я себя чувствовала. Он всегда все знал, но в этот раз не мог сделать ничего, чтобы это отравляющее чувство исчезло. — Лайла, пожалуйста, не позволяй мне уехать, не попрощавшись с тобой.
Я разозлилась на себя и на него, на его родителей и на эти отношения. Я чувствовала себя беспомощным маленьким ребенком, у которого отбирают только что подаренную долгожданную игрушку. Злые слезы брызнули из глаз, я сжала зубы и руки, чтобы не дать рыданиям вырваться из груди. Я так часто плакала на глазах Гарретта, что это уже становилось унизительным.
— Лайла, я очень скоро вернусь, и я буду звонить и писать каждый день. Ты не останешься одна, я обещаю. Я буду рядом, Лайла. На расстоянии вытянутой руки, если ты будешь носить телефон с собой. Я обещаю.
Он обошел меня, чтобы не навязывать прикосновения и видеть мое лицо. Он всегда знал, что и как нужно говорить и делать. Этот чертов мальчишка всегда знал, как я себя чувствую.
Я глотала злые слезы, не слушая его и не желая смотреть. В тот момент мне было все равно на его обещания, я чувствовала февральский холод одиночества и страха.
— Лайла, посмотри на меня. Пожалуйста, посмотри, — он мягко взял меня за плечи и наклонился, чтобы заглянуть мне в лицо. Я все еще была зла, поэтому вскинула голову и вызывающе посмотрела ему в глаза. Но моей дерзости на долго не хватило, потому что теплые ореховые глаза смотрели так же как всегда: с огромной любовью и заботой. Я ощутила себя ужасно глупой и неблагодарной. У меня больше не было сил терпеть эти злые одинокие слезы, и я как маленькая девчонка бросилась ему в руки, чтобы меня приласкали, погладили по головке и еще сотню раз пообещали, что все будет хорошо и одна я больше никогда не останусь.