Мы ждали. Не скажу, что у нас было какое-то плохое предчувствие или что угодно в этом роде, чтобы мы всерьез волновались о том, как пройдет выступление. Более того, мы были уверены, что все пройдет хорошо. Мы верили в Гарретта абсолютно, но от волнения деться было некуда.
Мы чувствовали себя как коллекционеры, в чьи руки попал особенно редкий и драгоценный экземпляр и которые очень долго скрывали это сокровище, оберегая его от посторонних жадных взглядов. Но вот пришло время открыть этот бриллиант всему миру, и мы переживали, оценит ли этот мир такое чудо по достоинству.
— Кто-нибудь слышал новые песни Гарретта? — внезапно поняла я главную причину общей тревоги.
Марк с Эмили лишь отрицательно покачали головой, а Питер задумался.
— Нет, он их писал и репетировал, когда меня не было дома. Я пытался даже подслушивать под дверью, вдруг услышал бы что-нибудь незнакомое.
— Питер, ты стоял под дверью у него в комнату, пока он был внутри?
— Да, именно так, — он уверенно кивнул.
— Питер, у вас полупрозрачные двери.
Ребята засмеялись, а я лишь обреченно вздохнула. Мы не знали, с чем Гарретт выйдет на сцену, в этом была главная проблема. Он хотел сделать это сюрпризом, но мы не находили себе места от беспокойства.
— Не переживай, милая. Гарретт не написал ни одной плохой песни, разве не так? — девушка смотрела на меня снизу вверх, и ее голос звучал ободряюще.
Я согласно кивнула. Да, именно так. Что бы Гарретт не решил исполнить, это будет хорошо. Как и все, что он делает.
Время пришло. Парень неторопливо вышел на сцену. Остановился в центре, поправляя перекинутую через плечо гитару. А потом поднял взгляд на толпу и ослепительно улыбнулся, освещая уже плотно сгустившиеся сумерки своими ямочками.
— Всем привет! Меня зовут Гарретт Борнс и для меня честь выступать сегодня перед такой потрясающей публикой как вы! — толпа ответила ему громоподобным приветственным возгласом. — Давайте оторвемся вместе по полной! — еще один оглушительный крик.
«Они уже любят тебя».
— Супер! Вижу, мы на одной волне! — он удовлетворенно рассмеялся и взял первый пробный аккорд. — Первая песня. То, с чего все началось. Seeing stars, — парень выдохнул название в микрофон и, как и обещал, нашел меня глазами.
По коже пошли мурашки, он не мог сказать этого вслух, не на сцене. Но его глаза говорили громче любых слов. «Это тебе. Все для тебя».
========== XXXXVII. ==========
Заиграла быстрая ритмичная музыка, моментально оживляя толпу. Замечательное было начало для выступления на фестивале, но мы все еще были сбиты с толку. Это была одна из новых песен.
Гарретт запел, даже почти зачитал, так быстро неслась песня.
Saw her walking on the side of the road
On the sidewalk chalk from my balcony window
First sight she made me look twice
‘Cause I’d never seen someone walk as light as the wind blows
— Звучит супер, конечно, но о чем это он? С этого все началось? Что началось? — Питер высказал немой вопрос нашей маленькой компании. Я одна знала ответ, я все поняла, как только услышала первые слова.
— Я уже слышала слова этой песни. Она была у него в старых записях. Он сказал, что разбирал свои ненаписанные песни, наткнулся на эту и вспомнил.
— Вспомнил что?
— Что видел меня раньше, еще до того, как я вытащила его тупую задницу из ледяного пруда. Не знаю, когда именно. Это было весной. Он сказал, что увидел меня с балкона в палате, где лежал Марк.
— А! Точно! — все еще сидящий на траве мужчина громко стукнул кулаком по своей ладони, что-то вспоминая. — Помнишь, мне тогда аппендицит удалили? — он кинул вопросительный взгляд на свою жену, она на секунду задумалась, но почти сразу и ее глаза засветились пониманием, она кивнула. — Гарретт пришел меня навестить, а у меня как раз перевязка должна была быть. Он вышел на балкон, а я наблюдал за ним из окна. Помню, он застыл на какое-то время, чуть не перевалившись за перила. Я хотел его позвать, очень уж он не безопасно стоял, но он бы и не услышал, настолько его захватило увиденное. Через мгновение он вбежал внутрь и ничего не объяснив выскочил на улицу, но не нашел того, что искал и вернулся. Долго он не задержался, выглядел очень задумчиво, извинился и ушел в неизвестном направлении. Я особо внимания не обратил, все-таки наш парень временами и не так чудит. А оказывается вот, что тогда произошло. Мимо прошло его провидение.
Пока мы обсуждали историю, стоящую за песней, она уже подходила к концу.
You’ve got me seeing stars brighter than ever
Shining just like diamonds do
I know that in time it could be all ours, brighter than ever
Your love is such a dream come true
I know, I know, I know I need you
Он бросил на меня короткий взгляд со сцены и лукаво улыбнулся. Едва ли что-то доставляло ему большее удовольствие, чем вот так вот заявлять о своих чувствах во всеуслышание и наблюдать, как беспомощно заливается краской мое лицо.
Толпа ликовала. Все сомнения Гарретта улетучились в одно мгновение, публика любила его. Следующие две песни были нам известны. Автобиографическое произведение про купание в ледяном пруду и песня-признание мне в любви.
Я задумчиво нахмурилась, когда он заиграл третью. Гарретт говорил, что его выбор песен будет сюрпризом, и вот мы теперь стоим перед сценой и слушаем одна за другой песни, посвященные мне. Не это ли он имел в виду под «сюрпризом»?
Питер заметил мою озадаченность и хмыкнул, утвердительно кивая.
— Да, от этого Ромео ничего другого и ожидать не стоило. Жду не дождусь, когда услышу еще две новые песни о его волшебной музе. Удивительно, конечно, как ты на него влияешь. Он всегда был продуктивным, так сказать. Но чтобы три новые песни отработанные и отточенные до того, что достойны такой большой публики и всего за месяц? Нет, раньше ничего подобного не случалось. Ты и впрямь его богиня искусства. Но мне обидно! Я ему нянькой за бесплатно работаю уже почти десять лет, а мне он ни одной песни за все это время не написал! Нет, ну ты можешь себе это представить? Ужасно.
В его голосе было столько притворного возмущения, что я не сдержалась и прыснула со смеха.
— Не расстраивайся. Я ему подам идею и следующим его шедевром станет «мой любимый друг мозгоправ».
Питер иронично фыркнул.
— Ну уж не надо, спасибо. Пусть лучше он дальше пишет эти светлые шекспировские песни. Я может и не эксперт в любви, но даже мне на душе легче становится, когда он так поет.
Что правда — то правда. У музыки Гарретта была одна отличительная особенность, что делало его творчество таким притягательным для простого народа: она была легкая и умиротворяющая, как и сам парень. Она рассказывала сказки уставшим душам и заставляла верить в лучшее. Гарретт был волшебником на сцене, заботливым правителем далекой зачарованной страны и он нес ее чудеса в этот серый мир звуками гитары и переливами голоса.
Когда Гарретт пел, легко было забыться и отдать себя на милость этим нежным звукам. Он исцелял израненные сердца так, как умеют только лучшие из талантливых людей. Отдавал собственную ранимую душу, чтобы незнакомым безликим существам в толпе стало чуть легче.
— Спасибо, вы потрясающие! — благодарно воскликнул парень со сцены в ответ на очередной оглушительный рев публики. Когда толпа немного успокоилась, он продолжил: — следующие две песни я буду впервые играть на публике. Надеюсь, вам понравится! Dopamine.
Потекла плавная, завлекающая мелодия и почти сразу Гарретт вторил ей своим не менее манящим голосом.
Wanna feel that stream of dopamine
Wanna feel that stream of dopamine
— О господи, он, что, все-таки посвятил мне песню? Еще так элегантно, не говоря напрямую. Я ему постоянно твержу, что у него проблемы именно с этим нейромедиатором! Мой мальчик не забыл обо мне, — Питер казался таким растроганным, что у него чуть ли глаза не слезились.
Марк громко хохотнул и весело ответил:
— Я бы на твоем месте не спешил с выводами. Слушай дальше.
I mixed up so terribly
Your body language talking over me
And it might not be logical
But baby my mind just won’t let you leave
Марк с Эмили в один голос рассмеялись, а Питер переполнился разочарованием. Я же не могла разделить ни этого веселья, ни чувства разрушенных надежд. Я слушала его голос, слова, в которые так сложно было поверить. Гарретт прямо на сцене рассказывал тысячам совершенно чужих людей о самом личном. Боже, он действительно пел именно об этом. О том, что произошло той ночью и может быть происходило еще десятки и сотни раз до этого в одних лишь фантазиях. В песне было так много того, чего я никак не могла ожидать от этого нежного мальчика. Она была пропитана эротикой. Такой густой и тягучей, что обдавала жаром даже с того расстояния, она проникала в меня, раскаленной рекой текла по венам.