Все, кто мог наблюдать нас вместе в то время не имел ни единой причины усомниться, что мы безумно влюблены той самой сладкой школьной влюбленностью, от которой любого разумного человека слегка подташнивает.
Даже просто говорить сейчас об этом довольно тяжело, не потому что я сожалею, о том, что это было, но из-за того, что все воспоминания, которые могли бы быть самой большой драгоценностью моей школьной жизни — на самом деле просто ложь. И мне стыдно, что я верила в реальность происходящего. Я ведь всегда была такой рассудительной, но почему-то именно тогда я позволила своему здравому смыслу заткнуться. Так что в какой-то степени вся злость и разочарование, которые по итогу остались от этой истории — моя собственная вина.
А произошло вот что: это был день их концерта, на который я, естественно, была приглашена. Но мистер Лиетт еще до этого приглашения попросил меня задержаться на работе, поэтому на концерт я должна была прийти только к самому началу. Но старик отпустил меня раньше, видимо как-то прознав про выступление Ричарда.
Я решила сделать ему сюрприз и заявиться в «гримерку», пока они там все готовятся. Ведь он должен был быть рад меня видеть, я все-таки была его девушкой. План казался идеальным, а что могло пойти не так?
Да все, абсолютно все могло пойти не так. Вообрази себе сцену: я очень тихо подхожу к двери в гримерку, выжидая момент, чтобы распахнуть ее. Прислушиваюсь, чтобы убедиться в их присутствии внутри и в целом дрожу от нетерпения, потому что я все еще невозможно влюблена и безумно счастлива. А потом представь, как я застываю всем телом, даже дышать перестаю, потому что из-за двери моя нежная девичья мечта, мой герой, мой самый любимый человек говорит, что на деле я оказалась вовсе не такой уж и сложной «добычей» и что он не понимает, по какой причине его друзья ставили так высоко, что он не сможет меня уломать. И под одобрительный гогот изнутри, я все-таки распахиваю эту чертову дверь, вижу его, по ошалевшим глазам убеждаюсь, что все мною услышанное — это правда, и просто разворачиваюсь и ухожу. У меня даже слов не нашлось. Прозвучит до омерзения драматично, но в тот момент у меня и правда вся жизнь под ноги рухнула. Я никогда прежде не переживала подобного предательства, у меня даже в голове не укладывалось, что такое вообще возможно. В общем девочка получила свою проверку реальности.
Ну, а дальше я в принципе стала такой, какой ты меня знаешь. Я полностью оборвала все более-менее дружеские связи, не искала ни с кем общения, бросила работу. Там было слишком много воспоминаний. И занялась учебой.
Ричард не пытался меня найти и как-то объяснить себя. И это было к лучшему. Не знаю, к чему бы привела вторичная попытка запудрить мне мозги, но я могла и повестись. В общем, что не случается, то к лучшему. Если бы не эта сволочь, я бы не поступила в свой университет, не нашла страсть всей своей жизни, скорее всего не познакомилась бы с тобой и не позволила судьбе убедить меня, что не все музыканты и тем более не все парни моральные уроды. Так что даже спасибо ему за это.
Ну вот и все. Вся моя неинтересная история. Надеюсь, я утолила твое любопытство, — я устало выдохнула. Несмотря на язвительные слова, этот рассказ действительно дался мне нелегко. Я не вспоминала о произошедшем с окончания школы и поднимать все это на поверхность, оживлять в памяти было сродни пытки.
Гарретт молчал и по всей видимости обдумывал, какими словами можно меня утешить. А мне не хотелось слушать, что он придумает. Я любила его, но именно в этой ситуации мне не нужны были никакие добрые, поддерживающие слова. Я не просила его жалости или даже сочувствия, я просто поделилась уродливым моментом своего прошлого, чтобы он перестал терзать себя переживаниями.
В конечном итоге, парень протянул руки ко мне и обхватил мои ладони, заточая их в теплый плен. Он посмотрел на меня очень внимательно, словно пытаясь найти правильные слова на моем лице, а потом выдохнул и со слабой улыбкой сказал:
— Я знаю проклятие на древнееврейском. Если хочешь, можем наслать на него. В его квартире все трубы засорятся и их ни один сантехник не прочистит.
Я уставилась на парня с немым вопросом, пытаясь осознать им сказанное. И когда осознание пришло, все накопившееся напряжение резко рухнуло вниз, освобождая мои плечи и дыхательную клетку. Я глубоко вдохнула полной грудью и рассмеялась.
========== LII. ==========
Рассказанная история на самом деле сняла приличный груз воспоминаний и прошлых сожалений с моих плеч, но что-то все равно не давало мне покоя. Эту тревогу мне удавалось лучше скрывать и Гарретт оставался спокоен, ни о чем не подозревая.
Я чувствовала, что что-то не так. Что в этой истории еще нельзя поставить уверенную точку. В моей памяти то и дело всплывал тот последний взгляд Ричарда, который он кинул на меня мимолетно перед тем, как наконец унести свою омерзительную тушу подальше от нашего шатра. Я не была уверена в правдивости увиденного, и именно это тревожило больше всего. В его глазах было сожаление, или мне это только привиделось. Если не привиделось, то что это должно было означать? О чем ему было сожалеть? Неужели Ричарда расстроил тот факт, что я вполне оправилась от его предательства и живу в целом счастливой и полноценной жизнью? Подобный уровень подлости даже мне казался неправдоподобным, но других идей у меня не появлялось.
Я не хотела раздумывать об этом глупом ничего на самом деле не значащем замечании, но мысли сами крутились в голове, заставляя время от времени задумчиво мычать и терять нить происходящего в открытом текстовом документе, где мой недописанный диплом должен был вот-вот принять свою форму. Сидящий напротив парень был слишком занят своим делом, да и вряд ли бы его могли удивить любые мычания-бормотания исходящие с моей стороны. В конце концов у меня всегда была привычка озвучивать мысли вслух.
В конечном итоге я больше не могла уже заниматься своими делами. День выдался не самым продуктивным, но я могла себе это позволить. Работа была почти завершена и один день, чтобы проветрить голову, мне бы не повредил.
Я закрыла свой документ с дипломом и подняла взгляд на Гарретта. Он сидел все в том же положении и занимался тем же делом, что и в последний раз, когда я проверяла. Сосредоточенно вглядывался в блокнот, лежащий на коленях, и уверенными движениями выводил штрих за штрихом. Со своего места мне не было видно, что у него уже готово, но парень выглядел практически довольным. Видимо, рисунок выходил неплохим по меркам самого художника. Мне его оценок было совершенно не понять, ведь что бы ни выходило из-под его руки — я абсолютно все считала верхом творческого таланта. Но даже если мне было не позволено увидеть то, над чем он трудился, моему взору все равно был предоставлен самый главный предмет искусства, когда-либо созданный на земле — сам Гарретт. Он склонился над блокнотом так, что каштановый водопад кудрей закрывал бы его лицо полностью, если бы он не перекинул их на одно плечо, скрываясь от посторонних взглядов и полностью открываясь мне. В приглушенном свете искусственного освещения его глаза заволокло густой шоколадной пленкой, тягуче растекаясь по всей поверхности радужки, направленные вниз, сосредоточенно оценивающие. Россыпь крошечных родинок как маленькое созвездие, отдельная вселенная, россыпь шоколадных крошек. Губы напряженно сжатые, в раздумье. Такие мягкие на ощупь, на вкус как горячий шоколад. И весь он такой…сладкий, но не приторный. Нет, терпкий как темный шоколад с оттенком горечи. Красивее человека не бывает, бесконечный кладезь открытий. Самый загадочный мужчина в мире. И весь мой, от шоколадного водопада волос до россыпи шоколадных крошек по всему телу. Совершенно мой. Совершенный. Мой.
Я смутилась от собственных мыслей и быстро отвела взгляд, пока художник не почувствовал мое пристальное внимание. Гарретт никогда надолго не сводил с меня глаз. Казалось, что мы разделяем общую болезнь — неспособность долго не видеть друг друга. Он оторвался от рисунка и посмотрел на меня, возможно, чтобы свериться с оригиналом. Наши глаза встретились, и он улыбнулся. Единственный из нас двоих, умевший смело встречать прямой взгляд.
— Ты закончила? — спросил он, кивая на все еще открытый ноутбук.