Я не заметила, как мы приехали. Не могла посчитать сколько заняла дорога. Время в салоне на заднем сидении такси для меня замерло, его просто не существовало. Там все жило и двигалось по совершенно иным правилам, подчиняясь только высшим силам, во главе которых стоял эльфийский король, архангел Михаил или сам господь бог в его нежнейшем воплощении.
По скучным правилам физики, господствующей в реальном мире, все заработало только в тот момент, когда Гарретт внес меня на руках в квартиру с непрозрачными стеклянными дверьми и все еще стойким ароматом лучшего американо на свете.
Он мягко отпустил меня на застеленную кровать в комнате, где из мебели больше ничего не было. А с белых стен на меня насмешливо глядели кумиры бунтующих подростков, крепко сжимающие в своих зататуированных руках электрогитары, бас гитары, а самые особенные даже барабанные палочки.
Я бесцельным взглядом вела с одного плаката на другой, цепляясь за виниловые пластинки и даже наткнулась на ту самую кожаную куртку, которая видимо была настоящим раритетом, раз заслужила почетное место на белой стене. Я издала сдавленный смешок. «Стена почета Гарретта Борнса» во всей ее красе.
Парень меня не услышал, он что-то суетливо искал на заднем плане. Шуршал, двигал, рылся. Меня его деятельность мало интересовала, я впитывала в себя блаженное тепло и аромат родного места.
Потом видимо на какое-то время я провалилась в мир совершенно отличный от рационально-реального, который я всегда считала своим домом и конечно же далекий от волшебного королевства эльфов и фей, куда меня время от времени великодушно приводил их король. Новым пристанищем для меня стало царства абсолютной темноты, без чувств и ощущений. Мир спокойный, застывший и от этого умиротворяющий. В реальность я вернулась уже избавленная от многотонной вымокшей одежды, в тепле и сухости, туго завернутая в толстое одеяло.
В комнате царил полумрак, разбавляемый мягким светом за стеклянной дверью. В квартире кипела жизнь, а в моем уютном убежище крепко обосновался покой и тишина. Волшебный эльф словно наколдовал свои чары, чтобы ни единый звук не смел потревожить мой сон. Но долго я там не задержалась. В сухой одежде и под тяжелым одеялом было гораздо приятнее, чем на холодном асфальте под проливным дождем, но полностью от уличного мороза избавиться не вышло. Мелкие крупицы осеннего льда я пронесла под кожей и растворяясь в горячей крови, они бросали меня то в жар, то в холод, насылая странные сны. Но сознание сейчас было яснее, чем когда-либо за последние пару часов. И я на периферии где-то отметила момент, когда дверь медленно приоткрылась, не издав ни звука, разве что тихий шелест.
Чудесное наваждение проскользнуло внутрь вместе с ароматом лимонов и еще чего-то терпко-травяного. Ангел-спаситель примостился в углу кровати, бережно удерживая в руках кружку с этим самым ароматным, выпускающим в воздух красивые завитки пара.
— Девочка моя, тебе надо выпить лекарство, — он перебрался ближе к моему кокону и свободной рукой потянулся, приоткрывая утонувшее в одеяле лицо. Я бросила на него недовольный взгляд, потому как вместе с его нежной ладонью в мое убежище проник прохладный ветерок, нарушая внутренний баланс тепла.
Он помог мне приподняться и облокотив весь кокон из человека и одеяла на себя, поднес кружку к моему лицо, давая выбор: пить самой или из его рук. Я была самостоятельной гусеницей и взяла нагревшуюся посуду в свои ладони. Пока я медленно, чтобы не обжечься, потягивала напичканную химическими веществами жидкость с ароматом и привкусом лимона, парень одной рукой обнимал меня поперек одеяла, а второй перебирал полувысохшие волосы, время от времени ныряя носом в шоколадные пряди и оставляя невесомые поцелуи где-то в этих морях.
— Я никогда не хотел учиться водить или иметь машину, но ради тебя, лягушка-путешественница, завтра же запишусь на курсы и буду за тобой ездить как телохранитель, пряча машину в кустах, чтоб ты не злилась. Никуда больше одну не отпущу, никому в обиду не дам, — на последних словах его голос чуть дрогнул, и рука, лежащая на одеяле, крепче к себе прижала.
— Прости, — тихо пробормотала я в ответ. Снова сделала ему больно, как обычно только о себе и думала.
— Не прощу. Ты себя наказывала, а мне в миллионы раз больнее. Не прощу никого, кто посмеет тебя обижать. И даже тебя саму не прощу. Будешь в наказание как принцесса сидеть в заточении в одинокой башне, а я буду твоим драконом. Хочешь или нет, а я теперь единственный твой посетитель, и принца можешь не ждать. Я никого и на километр к тебе не подпущу, придется тебе влюбиться в дракона, — несмотря на угрозы, он ласково обвил меня уже двумя руками и мягко покачивал в своих объятиях, словно убаюкивая под бархатные звуки своей сказки.
— Какой из тебя дракон, — ворчливо пробубнила я в опустевшую кружку.
— Самый грозный и самый сильный, — донесся в ответ шепот, горячей волной обдавая ухо. А в голосе улыбка.
Я отложила посуду в сторону и вывернулась в своем коконе так, чтобы в глаза эти бесстыжие заглянуть.
— Ты не дракон и не принц даже. Слишком мелко для тебя. Из этих глаз, — согретые горячей кружкой пальцы ласково очертили линию, спускающуюся со лба и по скуле, обводя коньячные озера, — смотрит Бог. А этим голосом, — пуская свои пальцы в дальнейшее странствие по самому любимому лицо, достигая наконец нервно-сухих, требовательно мягких и сладких как горячий шоколад губ, задерживаясь на мгновение, но и оно настоящая пытка, — говорит король. Какой из тебя дракон, любимый мой. Бери выше, ты единственный правитель целой вселенной.
— Имя которой ты, — выдыхает в самые губы и обрывает пытку, ложась шоколадными на вкус губами на мои, отдающие горькими лекарствами и терпким лимоном. В идеальной гармонии, на самом-то деле.
========== LVI. ==========
— Лайла, никуда ты не пойдешь. Даже и не думай. И вообще прямо сейчас бери, и звони на кафедру, что заболела и пару дней не будешь появляться. Давай-давай, не тормози. Я вообще-то очень занятой человек и мне пора уже на работу, а я тут над тобой как над ребенком стою, — Питер, строго сложив руки на груди, одарил меня совершенно безапелляционным взглядом.
Смущенно красный расплылся по моим щекам. Меня отчитывали словно младшеклассницу, а я даже возразить ничего не могла. В конце концов парень был прав, идти в университет с температурой под 38 мне не стоило, а рвалась я так, из чистой упертости и вредности.
Тихо пробубнив себе под нос что-то насчет тирании и диктатуры в современном обществе, я все-таки вытащила из-под завалов одеял и подушек телефон и послушно дозвонилась до своего науч-рука. Он доволен мною не был, что без всяких слов слышалось в сухом голосе, при звуках которого я более чем живописно представляла нахмуренное лицо с поджатыми в тонкую линию губами. Но ничего озвучит он мне в любом случае не мог. Я была исключительно исполнительной студенткой, сроки у меня не горели, все на данный момент необходимое уже было давно выполнено и на самом-то деле я вполне могла позволить себе не появляться в университете до конца семестра. Но от меня требовалось и ожидалось больше, чем от среднестатистического студента данного заведения, я отдавала этому отчет и вполне осознанно плевать хотела на всякие требования и ожидания, которыми меня нагрузили без моего на то согласия.
— Вот умничка, — улыбнулся мне парень, уже принявший вид безукоризненного профессионала, который обычно надевал только за пределами дома. — И не смотри на меня так осуждающе, сама знаешь, что тебе нужны эти пару дней на отлежаться. Скажи еще спасибо, что мы Эмили ничего не сказали и что я не стану докладывать Гарретту, с каким рвением ты тут пыталась сбежать от его заботы. Все, я побежал. Не скучай тут, кудряшка скоро уже вернется.
Он махнул мне на прощание и не дождавшись ответа выпорхнул из квартиры, видимо и правда опаздывая на службу.
Я шумно выдохнула и завалилась обратно в завалы одеял и подушек, созданные мной самолично на диване, куда меня переместили почти не сопротивляющуюся по предложению Питера, чтобы легче было подвергать всяким экзекуциям.