Осторожно, стараясь не опрокинуть стоявшие поблизости ведра, я выбрался из нашего укрытия. Оглянулся на окна портового сторожа, но не заметил его. И пулей помчался к сухому доку.
О, какая лодка! Конечно, я уже один раз ее видел, но лишь издали. Вблизи она была так прекрасна, что у меня защемило сердце. Она стояла в глубоком бассейне, обнесенном стенами, и от нее словно исходило сияние. Отверстия для весел были позолоченными, перила украшены цветами, мечами и масками хильдинов, показывающих языки. Просмоленный низ корабля отливал черным, а на кормовой палубе я увидел те самые расшитые золотом подушки, о которых рассказывал Трине. Я не мог отвести взгляд от всей этой красоты — не объяснить, что со мной творилось.
Но вот пришел Трине: он наконец-то заметил, что я улизнул.
— Ты что, чокнутый?! — возмутился он.
— Эта лодка меня словно заворожила, — признался я.
— Пойдем сейчас же! — позвал он в отчаянье.
— Я не могу коснуться ее, но… она словно заставляет меня плакать. И в то же время хочет успокоить меня. Странно, правда?
— Не знаю, идем, пока не поздно!
И в этот миг мы услышали, как открывается дверь в доме сторожа.
— Кто там?
Трине схватил меня за руку и потянул за собой.
— Беги!
И мы со всех ног помчались по пустой портовой площади и дальше по переулкам.
— Эй вы! — заорал сторож. — Стойте! Остановитесь!
Но мы не остановились, а припустили еще быстрее. А за нами следом — сторож. Его крики и ругань эхом разносились по всему Хирну.
— Сюда! — прошипел Трине и потянул меня за уличную уборную. Дрожа от страха и морщась от запаха навоза, мы спрятались в крапиве, а сторож, громко топоча, промчался мимо и исчез за поворотом.
Когда он скрылся из виду, Трине глубоко вздохнул, прижался лбом к стене уборной и закрыл глаза.
— Считай, нам повезло, — прошептал он.
— Прости, — отозвался я. — Впредь буду тебя слушаться, обещаю. Но эта лодка такая прекрасная!
Трине посмотрел на меня так, словно я сморозил глупость.
— Конечно, она прекрасная, — ответил он. — Ты думаешь, кто-нибудь согласился бы уплыть с Господином Смерть, будь у него невзрачная полусгнившая старая шаланда? Идем, нам пора.
Сумеречный лес
Ночь была теплая и тихая, мы с Трине Копытачом шагали плечом к плечу под луной. Пройдя через Сумеречный лес, мы должны были выйти к Сумеречному переходу. Дубы и ясени, поросшие лишайником, казалось, были одеты в длинные зеленые платья. Подмаренник, усыпанный мелкими белыми цветами, густым ковром расстилался по земле. Приятно было вдыхать ароматы трав и фиалок. Слышались только наши шаги да изредка — треск обломившегося сучка. Ни комариного писка, ни шума взлетающих вальдшнепов, ни плеска лягушек в лужах. В Царстве Смерти обитали только три народа — и больше никого.
— А кстати, какие они, эти спартаны и гарпирии? — спросил я.
Трине на миг задумался.
— Ну… У гарпирий есть перья, и они здо́рово летают. А спартаны, что о них сказать…
Он наморщил пятачок.
— Какие-то они противные. И взгляд у них угрюмый. Зато мечи обалденно красивые.
— В самом деле?
— Угу.
Он глубоко вздохнул и признался:
— Я тоже хочу меч.
— Я видел, как ты фехтовал на берегу. У тебя отлично получалось!
— Да ладно тебе. — Трине смутился.
Дальше мы шли молча, словно закадычные друзья, которые привыкли к ночным прогулкам вдвоем, так что понимают друг друга без слов.
Немного погодя Трине наклонился и поднял с земли палку. Она была с руку длиной. Сначала он помахал ею, описывая дуги в воздухе, а затем сделал выпад и крикнул:
— Ха!
Потом он искоса посмотрел на меня: понравилось ли мне представление? Я наклонился, взял себе подходящую палку и, несколько раз махнув ею, тоже сделал выпад:
— Ха!
Трине опустил мешок на землю. Он фехтовал, описывая большие дуги, и так размахивал своей палкой, что она со свистом рассекала воздух. Он даже рот приоткрыл.
— Ха, ха, ха! — повизгивал он.
— Ты кто? — спросил я.
Он на миг задумался.
— Я — хильдин. Большой и сильный. И умелый фехтовальщик. А ты кто?
Я тоже задумался, а потом выпалил:
— А я — Господин Смерть!
Трине фыркнул. Словно это показалось ему и здорово, и жутко одновременно — быть Господином Смерть. Мы начали поединок.
Ох, как нам было весело! От восторга у меня даже засосало под ложечкой, а сердце чуть не выскочило из груди. Мы гонялись друг за дружкой среди кустов и крапивы, прятались в зарослях и выскакивали, ощетинившись и брызжа слюной. Мы рычали и ревели так громко, что нас, наверное, слышно было даже на луне, висевшей в небе на своем невидимом шнурке.