Бакстер вспомнил нелепую позу Салли на пляже, прикусил губу от омерзения.
- А что с Салли?
Манчини пожал плечами, полез в карманы, потом словно что-то вспомнил - махнул рукой.
- Года три таскал с собой копию медицинского заключения. Ей конец. Наркотики. Не перенесла увядания: постарела, подурнела. Помнишь, я предвидел… Помочь ничем нельзя. Поздно. Ее консультировал Роберт Миллер. Шишка из миннесотского университета. Дока по наркотикам. Подтвердил: конец.
Бакстер сразу смекнул, что Билли врет. Про Салли. Утешает себя. И его Салли использовала, как Хаймена, выжала до капли и вышвырнула, как банановую кожуру. Бакстер сразу догадался. Он словно в футе от себя увидел Салли, худенькую, подтянутую, в окружении галдящих поклонников.
Манчини нащупал в кармане бумагу, протянул Бакстеру.
- Что это? - Бакстер вертел бумагу с гербовыми печатями и грифами.
Манчини облизнул пересохшие губы, заерзал на стуле, и Бакстер успел подумать, что Билли проиграл еще больше, чем он, проиграл все, скатился на самое дно и теперь ему осталось последнее - сыграть в благородство. Бакстер даже порадовался собственной проницательности, когда все так и оказалось. Билли искал тихую гавань, покровительство и знал, что Бакстер, если не выплыл, то стоит на ногах.
Бакстер широко улыбнулся:
- Что это?
- Письменное признание под присягой с моей подписью. Тут все, что тогда произошло с нами, в подробностях. Крючкотворы называют аффидевит. Я здесь не случайно. Искал тебя, чтобы отдать. Это бумага отмоет тебя до бела. Ничего и не произошло по существу… так дурацкие шутки…
Манчини отколупнул кусок грязи от засаленных, вечность не глаженных брюк.
Бакстер пробежал бумагу. Отер лоб салфеткой. Бог мой! Все, как и рассказал Билли, слово в слово: подмена, укол, кукла, кража из морга… С такой бумагой он поднимется вновь. Даже, если только продаст право на описание своей жизни газете или кому из писак. Правда Манчини крышка. Лет на…
Бакстер вздохнул, посмотрел прямо в глаза Билли, аккуратно перегнул бумагу пополам, разорвал раз и еще раз, опустил клочки в пепельницу.
Впервые в глазах Манчини мелькнуло облегчение. Прощен!
Бакстер кивнул на улицу.
- Смотри, какой денек. Жарища. У нас тут пляж неподалеку Не хочешь? Купнемся. Потянем пивка…
Манчини спрыгнул с круглой, обтянутой кожей шляпки, ладошки молитвенно сложились.
- Согласен.
Бакстер, выходя, шепнул пару слов бармену. Шли молча. Каждый думал о прожитом и плакал и смеялся, только в себе, никому не показывая вида, поди догадайся, что там у них внутри. Обычное дело: двое мужчин средних лет отправились на пляж в солнечный день.
Часа через три распрощались. Манчини хотел спросить: не таишь зла? Не стал. И без того понял: прощен. Он потер заросший подбородок, помялся:
- Не одолжишь две-три сотни? Отдам непременно.
- Какие разговоры. - Бакстер обнял Билли. - Сейчас не могу. Будут через день-другой. Дай адрес, переведу.
Манчини протянул карточку с адресом, еле слышно проговорил:
- Пиши.
Бакстер перед тем, как двинуть в центр, хлопнул Манчини по плечу, смеясь сказал:
- Не думай ни о чем. Живи спокойно. Ничего и не было. Как ты сказал однажды: ни-че-го!
Крохотная фигурка Манчини скрылась за поворотом. Бакстер вернулся в бар, подошел к стойке, наклонился к оттопыренному уху толстяка в белом пиджаке:
- Тэдди! Верни-ка мне те бумажки, что я швырнул в пепельницу.
Бармен расплылся. Бакстер сунул бумажки в карман, туда, где уже лежала карточка с адресом.
Склеить шесть клочков, что сделать куклу, - пара пустяков.
На полигоне в Маунтлавиния взмывали ввысь ракеты. Ветер перебирал седые волосы президента фирмы. Рядом плечом к плечу стояли самые доверенные.