– Гражданочка, можно вас на минутку?
Надя уже расплатилась картой, когда невесть откуда взявшийся охранник взял ее за локоть.
– Что случилось? Почему вы меня трогаете?
– Камеры зафиксировали, как вы положили в сумку крем в отделе косметики. Пройдемте, надо разобраться.
– Это недоразумение! Я оплачу! – Надин голос звучал истерично и звонко.
– Пройдемте, гражданочка. – Охранник крепче сжал пальцы на ее локте и кивнул следующему в очереди блондину в темном:
– Привет, Михалыч.
– Привет. Помощь нужна?
– Да нет, справимся.
Надя успела схватить одной рукой три тяжелых пакета с покупками и, подталкиваемая охранником, вышла из зала в узкий, выкрашенный зеленой масляной краской коридор.
Ярко-розовая банка стояла на письменном столе рядом с монитором, на котором в отдельных квадратиках были видны все проходы магазина.
– Крем для лица с арбутином и плацентой Roland, производство Япония, цена тысяча триста девяносто руб лей. – Сидящий за столом человек поднял на Надю холодный взгляд.
– Ну вы же понимаете, что это случайность. – Надя старалась говорить очень спокойно. – Я только что оставила на кассе почти восемь тысяч рублей и этот крем тоже, конечно, могла оплатить. Я просто ошиблась, не положив его в корзину.
– Мы за вами очень пристально наблюдали, гражданочка. Вы же не просто не положили крем в корзину. Вы оглянулись, не смотрит ли кто, и убрали его в сумку. – Наде показалось, что в помещении внезапно запахло сгоревшим маслом. Опять этот ужасный запах, откуда он здесь? – Вот смотрите.
На черно-белой записи было отчетливо видно, как Надя не спеша обходит стеллажи косметического отдела, берет в руки банку и оглядывается. А затем сует проклятый крем в сумку.
– Послушайте, ну простите меня, пожалуйста. Я правда ошиблась. Я очень устала на работе. У меня умирает бабушка, я сюда приехала, чтобы купить ей гостинцы в больницу. Там в Первой Градской меня пускают до восьми, мне надо успеть. Смотрите, видите тут апельсины? И винегрет, она очень любит именно ваш винегрет, я за ним специально приехала. – Надя судорожно копалась в пакетах, словно предъявление конкретных продуктов могло смягчить сердца этих двоих, охранника и второго, кто он здесь? Менеджер? – Пожалуйста, позвольте, я все оплачу. Я приличный человек, у меня работа, семья, ну посмотрите на меня, вы же сами все видите. Я не воровка. Мне совершенно не нужен этот проклятый крем.
Мужчины смотрели на нее молча, никак не реагируя и будто бы ожидали продолжения.
– Ну пожалуйста, давайте я все оплачу. Вот. – Надя открыла кошелек и вынула пятитысячную купюру. Положила ее на стол.
Никакой реакции.
Она порылась в кошельке, вынула все бумажные деньги, которые там еще оставались, – чуть больше тысячи, – и выложила их на стол.
– Все, больше у меня ничего нет.
– Гражданочка, ну вы же понимаете, это смешно. Вам же срок грозит. Это кража. А вы решили откупиться шестью тысячами рублей? – Человек, сидевший за столом, казалось, получает удовольствие от разворачивающейся сцены.
Раздался короткий стук в дверь:
– Коллеги, приветствую! Можно?
Блондин из очереди, которого назвали Михалычем, уверенно вошел в кабинет.
– Ну как тут у вас? Проблемы?
– Да нет, Михалыч, мы с дамочкой уже разобрались, – ответил охранник, почти незаметно смахивая кучку купюр в ящик стола. – Идите. И имейте в виду, что такие оплошности иногда плохо заканчиваются. Сегодня вам просто повезло.
Надя схватила свои пакеты и молча вышла из кабинета. Быстро, быстро, где здесь выход? Она почти бежала по узкому зеленому коридору, заплутала, оказалась в тупике, повернула назад и наконец, почти задохнувшись от запаха горелого масла, вышла на улицу. От ужаса и безысходности ей захотелось выть.
– И вот пойди пойми, чего им надо, этим бабам? – охранник задумчиво оглядывал заднее крыльцо магазина, куда вышел покурить с Михалычем. – Веришь, нет: через день попадаются, и ведь все прилично одетые. Кто конфеты пытается стырить, кто бутылку вина. А платить за это все нам из зарплаты. Цены ты в курсе, какие здесь. Ну что за люди…
– Коль, ну ты же взрослый мужик. И все еще удивляешься, – сочувственно вздохнул Михалыч.
– Да конечно, ты в своей уголовке, небось, такое и за преступление не считаешь. У тебя дела помасштабнее.
– Нечисть – она и есть нечисть. Порядочный человек воровать не станет, даже если это спичек коробок. Жалеешь, что отпустил ее?