Пошли к поезду, а главарь, как дурачок, хихикает, не желает в вагон садиться. Тычется по перрону туда-сюда, пристает к пассажирам. Бандиты его насилу уламывают. Пинской говорит:
- Петр, поезд без нас уйдет! Смотри - проводник уже поднимает свой... как называется-то?
Ревун брякни:
- Х...!
Бородастый как загогочет и к проводнику:
- Свой х... поднял в руке? Отниму-уу!
Бандиты еле-еле оттащили - сунули проводнику на лапу, чтоб не шумел. На ходу уже подсадили в тамбур пьяного. В купе развезло и Пинского приваливается к Петру и бормочет ему в ухо:
- Зачем ты отнимал у проводника х...? Ты мог его сломать! Если б ты его сломал - поезд бы не поехал.
А колеса учащенно постукивают на стыках, поезд летит по бескрайней России. Сутки сменяются сутками - Бородастый пьет без просыху. Распирает балдежка Петра: у него в руках - виднейший подпольный миллионер.
Проследовали Армавир. Урки кайфуют в вагоне-ресторане. За окнами пейзажи Кавказа. Бородастый опрокидывает рюмку за рюмкой, жрет чахохбили, порыгивает. Огромный выпирающий подбородок - ну, колун и колун! - залит соусом. Прыщи лоснятся и выглядят еще отвратительнее. Бандит глядит на Пинского с ухмылом:
- Думаешь о курорте, о загорелой молодочке... а надо думать, г-хи, г-хи, о лодочке...
Урки знают суть намека - посмеиваются. А Пинской - ниже травы, тише воды. Куда лоск и ум делись? Знай кивает с подобострастьем.
Но притом думает вот о чем. Скоро поезд побежит по черноморскому берегу. А там, от Туапсе до Сухуми, - владения кавказских мужеложцев. Курорт лепится к курорту: и на каждом полустанке жопники караулят приезжих...
Раньше насиловали. Местные менты, прокуроры - купленные. Да многие из них и сами обожают мужчину в позе раком. В этой связи стало столько случаев, до того насильники обнаглели: средь бела дня за первый же куст заведут и отдрают - и хоть осипни от крика. Тогда вмешался преступный мир Центральной России. Под угрозой большого кровопролития был принят уговор: к мужчинам силу не применять. Вдувать только по согласию, а его записывать на магнитофон.
Если кавказец пошел на уговор, он его держит железно и трепетно. Отзвучали жалобные мужские крики. Но чувства жопников, конечно, не остыли. Голодные стаи рыскают от станции к станции: чтобы соблазнить курортника, несут с собой выпивку, фрукты. И прут магнитофоны*.
Пинской думает об этом не сказать чтобы с сочувствием. Услужливо сыплет хиханьку на подначки Бородастого. А колеса постукивают на стыках - скорый мчится по побережью. Все ближе конец пути - Гагра. Блекнут дневные краски юга, настает вечер.
Бородастый высказывает Пинскому уже без всякого стеснения:
- Что, сучка, чуешь нехорошее? Угождай - не теряй дорогое время.
Банда:
- Ха-ха-ха!
Пинской поеживается и объясняет с виноватым видом:
- Да я вот все думаю - чем угодить...
Главарь в рык:
- Ну, пр-ридумал?
Пинской помялся, как девочка, и с ужимкой вякает:
- Могу... в туалет проводить тебя...
Хохот громыхнул на весь вагон-ресторан. И вот уже урки смотрят на дельца как на последнюю падаль. До чего изговнялся от страха! Экая пакость. А недавно встречали его почти с поклоном...
Главарь наслаждается: плюнул на два пальца, пригладил Пинскому челку:
- Веди-и!..
Пошли вдвоем в нужник. И хотя Бородастый пьян, воры не опасаются, что спутник ему что-нибудь сделает. Если б он посмел в нынешнем положении - весь Закон встал бы против него. Всюду найдут: с живого будут кожу сдирать узенькими лентами. И он это знает.
Ввалился Петр в нужник - Пинской за ним. Глянул на часы: через две минуты - станция. Бородастый икает, сопит, усмехается:
- Ну-у... сымешь с меня брюки?
Спутник говорит:
- Немного позже. - Его рука в кармане, а там - кастет. Бандюгу кастетом - бамц в висок. И - с хорошим размахом - по лбу.
Петр в отключке привалился к стенке, бряк на задницу. Поезд тем временем встал. Пинской выждал, когда он тронется, опустил окно. Он обладал силой гимнаста - и хотя и с немалым напряжением, но поднял Бородастого и сбросил на придорожные кусты. Тут же выпрыгнул и сам: поезд еще не набрал скорость.
Бородастый очнулся в траве под деревьями, куда его откатил спутник. В башке от боли треск; все перемешалось-спуталось. Слышит голос Пинского:
- Петр, ты живой? А ведь с верхней полки упал!
Кругом темно: уже наступила ночь. Туша лежит - ничего не понимает.
- Где мы?
- В поезде. Но он не может ехать. Ты бросился на проводника, вырвал у него... ну, то, что он поднимает... х...! И сломал! Ему нечего поднять. Ты хоть помнишь, как отнимал у проводника это самое?
Петр вспомнил: и бросался, и отнимал...
- По пьянке это... а я не хотел. Ехать надо! Чего теперь-то?
Пинской сует ему в пасть горлышко фляжки, а в ней - "белый медведь".
- На-ка попей, пока проводник новый х... достанет.
Бородастый пососал, отрубился. Пинской стащил с него брюки. А между деревьями мелькает луч фонарика: подходит стая мужеложцев. Осветили: вот это да-аа! какой товар выставлен! Два эдаких толстенных окорока - еще и жестким волосом поросли.
Стая вмиг впала в страшную нервность. К Пинскому:
- Та-а-ргуешь, друг?
- Никогда! Приятель попросил снять с него брюки - я снял. Больше ничего.
- А зачэм он просил? Он хочэт?
Пинской видит при стае магнитофон "Романтика", который так любили туристы и геологи.
- Спросите - не немой: ответит!
Жопники включили маг, треплют Бородастого по загривку, а по заду жадно - хлоп-хлоп-хлоп!.. У всех наружу торчат.