– Ты и правда считал, что сможешь контролировать меня, Мор? – Мягкий тон. Тихий голос.
Но даже тени, казалось, застыли по углам.
– Я давал тебе возможность почувствовать вкус к жизни. Давал тебе возможность наказывать провинившихся – ведь я Милосердие, как верно подмечают некоторые, а ты Палач, Мор, – недобрая усмешка ширилась.
Темное лезвие в руках Сейлира источало, казалось, сам мрак. Незаметные обычному глазу шаги во тьме – и вот он уже напротив напряжённого противника. Левая рука того закована в тяжелую латную перчатку, которую Декерет не снимает никогда. За это и обзавелся прозвищем.
– Ты так чуток, Сейлир. Я сейчас расплачусь от умиления, мой драгоценный Владыка, – совершенно серьезно заметил Палач, подмигивая, казалось, черным сияющим глазом. – Будь немного серьезнее, Сэй, ведь сейчас маленькая девочка предстала перед нашей Матерью Тьмой, ох, то есть… отцом? - и только ему решать, вернется ли малышка к тебе – или все будет так, как ты того и хотел, Сейлир – века одиночества в этом забавном мирке смертных.
Сейлир не изменился в лице. Лишь белоснежные пряди волос начали стремительно чернеть. Когти удлинились, лицо стало совершенно пустым и бессмысленном, тело стало шире в плечах. Даже обзавелось чернеными когтями. Кожа словно огрубела, тьма вокруг заплясала, истончаясь, собираясь искрами в руках к застывшего энергата, пока закружившаяся тьма не обнажилась сияющим лезвием.
Совершенно иной клинок. Истинное оружие, что рождается вместе с первым настоящим боем и уходит во тьму лишь со смертью каждого энергата. По лезвию, отливающему голубой искрой, ползут буквы. Но ни одно живое существо в этом мире, кроме энергата, не сможет их прочесть.
– «Во тьме обретешь покой», – озвучивает, даже не вглядываясь, Моршерр.
Усмехается каким-то своим мыслям.
– Ты этого хочешь, Сэй? Покоя? Может быть, вечного? – Но насмешливые слова тонут в гуле чужой атаки
Сэйлир Кастелл Иллдрэггона прекрасно знает, что и почему делает. Он давно не может позволить себе терять голову от ярости. Он всегда и все просчитывает наперед. И свой ход. И ход соперника. И ходы пешек. Вот только не рассчитал, что Мор рискнет своим вассалом и выкрадет девчонку прямо сегодня. Вернее, уже вчера.
Но Мор, стремясь разозлить его, проверить на прочность, подначить – да бездна знает, что у этой древней твари в голове, – забыл одно. Сейлир никогда больше не позволит себе быть проигравшим. Не позволит чувствам взять верх. Не дает возможности противнику передумать, перестроить свой план. Пока тот думает, что действует так, как хочет – он начинает делать то, чего желает Сейлир.
Больше они не говорили. Лишь кружили друг вокруг друга, обмениваясь короткими ударами и яростными рыками, стремясь каждый подмять соперника под себя. Скорее красовались, чем устраивали реальный бой на смерть.
Так думал Мор. Пока острый коготь не уперся ему в шею, а лезвие меча не вспороло доспех.
– Я не люблю, когда трогают мое, Моршерр, – Сэйлир усилил хватку, но Палач даже не поморщился, глядя, казалось, в веселым одобрением.
Не чувствовал ли он боли совсем – или ему было плевать на неё?
– Твое скоро будет здесь, мой дорогой родич, – оскалился Черная Длань, каким-то немыслимым образом выворачиваясь и, не обращая внимания на рану, отбросил противника в сторону.
– Что ты затеял? Зачем устроил этот балаган? – Ноздри Сейлира подрагивали.
Да, он не ощущал эмоций родича, но схватка раздразнила аппетит, да и пар выпустить было… приятно. Вряд ли ему ответят правду…
– Ты можешь не верить, но я действительно слежу за тем, чтобы больше возле тебя не было тех, кто может предать, – тонкая улыбка, кровь на щеке, мерцающая тьма глаз.
Сейлир словно смотрел в свое отражение.
– Тронешь её ещё раз – и я тебя уничтожу, – в тихом голосе Верховного Владыки Иллдрэггона была лишь абсолютная уверенность, – я сам решу, что делать с Кин…
– Киариной Нилайской? Как долго ты собирался закрывать глаза на то, что рядом с тобой дочь твоего смертельного врага? – Казалось, Мор просто лениво интересуется, постукивая когтями по стене.
Клинки энергатов растаяли, впитавшись в их тела. Сейлир задумчиво качнул головой, недовольно дернув заостренным ухом.
– Ты поломал мне все планы, Мор. Мне было интересно убеждать и её, и себя в том, что я ничего не знаю, – показал он острые клыки.
И он не скажет, что запах девчонки – почти детский запах молока, чабреца и луга – частенько преследовал его по ночам. Что порой он не выдерживал – и оказывался рядом с её постелью, как приворожённый, наклоняясь и вдыхая знакомый аромат.