— Тогда, пожалуй, французское.
Он улыбнулся и откупорил бутылку «Бордо».
— В Моравии все наоборот, там умеют делать вино, там крестьяне, — примирительно сказал он, наполняя бокал. — Однако у меня в запасе не найдется сейчас бутылок даже оттуда.
Он взял кружку и, налив в нее пиво, дал пене осесть, прежде чем перейти к следующей, потом водрузил полные кружки на поднос и направился к столикам.
Я же вышла в интернет и с головой погрузилась в новости из жизни моих друзей, которые остались дома. В Лулео все еще шел снег, а в Стокгольме готовились зацвести вишни. На своей страничке в «Фейсбуке» я уже выложила фотографии усадьбы и городка. Представляя, как теплыми вечерами мы будем бродить по округе, потягивать вино на террасе ресторана и знать всех местных обывателей по именам. Но пока до этого было далеко. Мужчины в зале неспешно вытирали с губ пену. Дождь по-прежнему колотил по окнам. Изредка водяную завесу прорезал свет фар от проносящихся мимо машин и почти тут же пропадал. Было бы здорово иметь возможность дегустировать местные вина и обсуждать их достоинства.
Это было бы больше, чем просто работа.
Я взяла бокал французского вина.
Когда Либор, совершив круг по залу, вернулся обратно за барную стойку, я рассказала ему о винном погребе, который мы обнаружили у себя на усадьбе.
— Должно быть, он очень старинный, — решил он, разглядывая снимки, которые я ему показала. — Если погреб находится в туннелях, то он на несколько сотен лет старше, чем сам дом.
— Какие такие туннели?
— Туннели, которые проходят под городом. — Либор полистал снимки и остановился на том, где были видны бутылки с вином. — Существует целая запутанная система ходов и переходов, местами уходящая на три этажа под землю. Их прорыли еще в Средние века, чтобы доставлять провиант во время войн, которые то и дело вспыхивали в эпоху стародавних королей, помимо прочего эти туннели служили путями отхода и для оборонительных целей. В начале двадцатого века их за ненадобностью замуровали.
Либор увеличил снимок одной из бутылок, датируемых 1937 годом.
— Так там внизу оказалось вино? Неплохо. Интересно, какое оно на вкус?
— Просто ужасное.
Он громко расхохотался:
— Продайте его немецким туристам. Подумать только, 1937 год! Можно будет даже наладить торговлю богемскими винами, уверен, они отвалят любую сумму за подобный антиквариат.
Я спросила его о тексте на этикетке и узнала, что «мюллер-тургау» — это сорт винограда или, правильнее сказать, гибрид, изначально немецкий, полученный путем скрещивания нескольких лоз, напоминает сорт «рислинг».
— Один из двух сортов, которые коммунисты позволили оставить, из-за чего за ним закрепилась не очень хорошая слава. Уж лучше бы они занимались угольными шахтами, если на то пошло.
— А какой был второй?
— Э, как же это… «мускат»?
Больше про этикетку он ничего не смог сообщить. Ни виноградник, ни само вино были ему незнакомы. Он даже не мог припомнить, чтобы в этом городке когда-нибудь производили вино или кто-либо вообще жил на этой усадьбе. Ребенком он много носился по округе и рыл окопы в заброшенных садах, как делали все мальчишки его возраста, которые родились слишком поздно, чтобы стать партизанами, крался по следу волков-оборотней и представлял, как еще прячутся по углам недобитые фашисты.
— Помните? — крикнул он в сторону столиков и добавил что-то по-чешски. Один из мужчин взметнул сжатый кулак в воздух — бум-бум, — и следом громогласный смех потряс стены заведения.
— Мой дедушка перебрался в эти края в сороковые годы и тогда же приобрел эту гостиницу, — поведал мне Либор, — но, пожалуй, он не слишком хорошо разбирался в винах.
Я потонула в шуме голосов и не заметила, как в самый разгар веселья появилась она, та самая англичанка. Не знаю, сколько времени она простояла за спиной, всего в паре шагов от меня, прежде чем я обернулась к мужчинам, чтобы присоединиться к их смеху.
Ее зонт оказался куда более высокого качества, чем мой; когда она его сложила, вода быстро стекла с него, оставив после себя лишь маленькую лужицу, которая быстро впиталась в темные, почти черные доски пола. Сама же женщина выглядела абсолютно сухой.
— Я должна попросить прощения, — обратилась она ко мне. — На днях я была не слишком-то любезна.
— Ничего страшного, — откликнулась я. — Я об этом даже не думала.
— Должно быть, это от жары, я с трудом ее переношу. Вы не будете против, если я присяду? — Женщина сдержанно оглядела помещение. — Кажется, мы здесь единственные дамы.