– Он прямо у вас младшим милиционером подрабатывает, – хохотнул участковый.
– Ладно, бывай, тогда, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия. – Не буду тебя от дел отвлекать.
– Если понадоблюсь, – председатель тоже встал и пожал руку Краюхина. – Я у Мышиной горки буду.
Он помялся, потом попросил:
– Ты уж там особо не усердствуй. Понаедут из района, народ перебаламутят. А нам сейчас каждый час дорог. Одного на час отвлекли, другого на допрос вызвали, а глядишь – уборочная и сорвана. У меня сейчас каждый человек на счету.
Краюхин, молча, кивнул и двинулся в сторону свинофермы опрашивать Зину Грибовкину.
Разговор с девочкой, обнаружившей тело, ничего нового не дал. Шла, услышала, увидела, «испужалася»…
По всему выходило, что когда девочка, видела Голунова, тот был ещё живой. Как она сказала: «Хрипел, кашлял да горлом свистел…». На остальные вопросы участкового: как лежал Семён на боку или на животе, было ли что у него в руках, и не видела ли она там кого постороннего, девочка лишь пожимала плечами да твердила одно и то же:
«Не помню, дяденька милиционер. Дюже испужалася!»
Следующим на очереди был учитель. Краюхин, как и ожидалось, нашёл его в школе. Что бы сэкономить время, он предложил Торопову сходить в ледник, где хранилось тело Голунова, и поговорить там.
Они вошли в холодный предбанник и одели каждый по видавшему виды кожуху, хранившиеся тут.
– Я, конечно, не эксперт, – начал учитель, зажигая керосиновую лампу и, следом за участковым, входя в тёмное, без окон помещение, в котором хранились толстые пластины льда. На одном из них на грубой холстине, прикрытое какой-то дырявой тряпкой, лежало на спине голое, в одних портках, тело Семёна Голунова. – Но кое-что сказать по поводу этого… Кстати, как вы квалифицируете это происшествие? Как убийство или, как самоубийство?
– Пока не ясно, – ответил Краюхин. – Похоже на самоубийство. Попытался повеситься – оборвалась верёвка. Тогда он сгоряча ножом в сердце себя и пырнул.
– Ага, – кивнул на эти слова Торопов. – Откуда тогда, по-вашему, взялись эти две гематомы у него на голове?
Он, приспустил тряпку до грудиГолунова и, повернув его голову на бок, указал на две здоровенные шишки на затылке у покойника.
– Ударился, когда верёвка оборвалась, – предположил Краюхин рассеянно.
– Два раза? – усмехнулся учитель. – Да и почва не до такой степени твёрдая, чтобы такую шишку заработать.
– Может, камень какой из земли торчал, или корень. Вы хорошо место, где нашли тело, осматривали?
– Признаться, на предмет камней или корней я не догадался посмотреть. Тогда не до этого было.
– Вы вместе со всеми прибежали или позже подошли?
– Вместе со всеми.
– А как лежало тело, когда вы его обнаружили?
– На животе, – начал учитель. – Одна рука…
Он наморщил лоб, коснулся правой рукой своего левого плеча, вспоминая…
– Точно! – уже уверенней продолжил он. – Левая рука была опущена вдоль тела, а правая, наоборот – протянута вперёд и в сторону. Будто тянулся к чему-то.
«Или его тянули, когда на живот переворачивали», – подумал Краюхин.
– Я думаю, что Семёна оглушили, потом попытались повесить, чтобы выдать всё за самоубийство. А когда не получилось, ударили ножом в сердце, – вдруг выпалил Торпов.
Участковый удивлённо поднял бровь.
– Это ж откуда такие мысли?
– Так как же, – торопливо, будто боясь, что его вот-вот прервут, заговорил учитель. – Я же сказал: две шишки у него на голове. Плюс нож. Я у матери Семёна спрашивал – не было у них такого в хозяйстве.
– Ну, это ещё ничего не значит, – возразил ему участковый. – Про шишки мы уже говорили. Мог и при падении получить. А на счёт ножа… Сёмка прямо носом чуял, где что плохо лежит. Спёр у кого-нибудь – и вся недолга.
Говоря всё это, он внимательно осматривал тело покойного, особое внимание обращая на скулы, пальцы рук, голени. Следов пыток было не видно.
Принюхался. Изо рта Голунова отчётливо пахло самогоном. Хмыкнул.
Развернув тряпицу, лежавшую рядом, он осмотрел нож, на лезвии которого была видна темно-вишнёвая кровь. Хмыкнул ещё раз. Ничего примечательного. Нож, как нож. Самоделка. Лезвие тонкое, сантиметров двадцать. Скорее всего – из напильника. Ручка простая, деревянная. Ни тебе инициалов, ни выборки в виде православного креста или пятиконечной звезды.
Завернув нож обратно в тряпицу, предложил насупившемуся Торопову:
– Пойдём-ка наружу.