Рыжов прямо рот открыл от такого красноречия Ермошина.
Некрасов тоже восхитился:
– Тебе бы, Пётр, книжки писать. Или инструкции по обольщению.
Рыжов тут же отправился к проводнику заказывать чай. Но тот, вместо того, чтобы взбодрить, оказал противоположное действие. Плюс покачивание вагона, монотонный стук колёс…
В общем, когда он проснулся сидя, прислонившись плечом к стенке у окошка, в купе было темно. Рыжов поелозил пересохшим языком по губам. Хотелось пить. В свете промелькнувшего редкого фонаря за снаружи, увидал наполовину опорожненный стакан давно остывшего чая. Потянулся рукой и в это время в дверь вновь негромко постучали. Второй раз. От первого стука он, похоже, проснулся.
– Товарищи военные, – прозвучал приглушённый девичий голос.
Катя?
Рыжов быстро глотнул чая, провел рукой по лицу, будто стирая остатки сна, и решительно открыл дверь.
В коридоре купе был полумрак. Единственная лампа, висевшая на стене, как раз посередине вагона, света давала мало.
Это была она. Такая же прекрасная и такая же смущённая.
– Ой, – девушка отступила назад, сморщив носик. Ну да, не смотря на приоткрытое окно, в купе стоял едкий запах перегара.
«Нужно будет открыть дверь. Проветрить», – мельком подумал лейтенант.
– Что случилось? – спросил он в полголоса.
Справа, не давая выйти, на него надвинулся невысокий крепкий человек лет сорока в простой рубахе-вышиванке и штанах с заплатой на левом колене.
– Погодите, дядя, – девушка решительно преградила ему дорогу.
– Да что случилось-то? – чуть громче спросил Рыжов.
– Понимаете, Николай, – начала Катя. – Я где-то обронила серёжку. Мамину. Золотую.
Она дотронулась до мочки уха.
– Мы у себя в купе всё обыскали. Вот я подумала, может здесь, когда я… Когда мы…
Она потупила взгляд, покраснела.
– Хотите посмотреть, не здесь ли обронили? – догадался Рыжов, довольный, что девушка запомнила его имя. Он оглянулся назад на уснувших кто где товарищей. Только Некрасов спал, как полагается: на второй полке, головой на подушке, укрытый тонким одеялом. Остальные храпели, как и Рыжов, не успев раздеться.
«Мда», – подумал лейтенант. – «Вид конечно не ахти».
– Может, лучше утром? – предложил он. – Темно. Вдруг не заметим.
– Утром нам выходить, – сказал Катин дядя. Он решительно снял со стены в коридоре керосиновую лампу и снова надвинулся на Рыжова.
– Да мы быстро, – миролюбиво сказал дядя.
Лейтенант попятился, давая ему войти. Следом за дядей в проеме дверей показалась ещё одна фигура. Мужская. Не оборачиваясь, Катин родственник протянул в ту сторону фонарь и сделал быстрый шаг к Рыжову.
Рыжов открыл, было, рот, чтобы спросить:
– А это ещё кто?
Но не успел.
В свете фонаря блеснуло лезвие, «дядя» сделал резкий выпад, и Рыжов тихо вскрикнул. Нож вошёл ему прямо в сердце.
Глава пятнадцатая
– Тихо, тихо, – прошептал Кольцов, аккуратно укладывая мёртвого военного на свободную нижнюю полку.
За его спиной топтался Володарский. Он приглушил свет в фонаре, и держал его над головой, качаясь вместе с вагоном. А может, это его так трясло от страха и адреналина в крови. Правая рука, в которой он сжимал револьвер, была мокрой от пота. Он оглянулся. Катя сместилась по коридору к середине вагона и застыла в напряжённой позе. В другой стороне сторожил запертые двери в тамбур и нервно переминался с ноги на ногу, переодетый в форменный пиджак проводника, Шувалов. Лёха…
А вот Лёха пропал. Кольцов обошел весь поезд из конца в конец. Парень, как в воду канул. И это весьма напрягало всю группу. По плану Лёха должен был страховать Кольцова, а Володарский сторожить двери справа от купе, которое было выбрано для акции. Пришлось срочно переигрывать. И теперь Тоня была на его месте, а Володарский занял позицию пропавшего Лёхи.
Закончив дела с первым покойником, Кольцов выпрямился, рассматривая человека, спавшего на второй полке головой к двери. Тот лежал на боку лицом к ним, громко храпя открытым ртом. Кольцов перехватил нож поудобнее, примерился, поднёс лезвие к горлу спящего и резким ударом ладони по торцу рукоятки вогнал нож под подбородок снизу вверх. Спящий вздрогнул, вскинул руки к голове, но тут же обмяк. Кровь заструилась по подушке. Без его храпа будто бы стало тихо. Володарский то и дело стирал локтём пот, который струился по лицу.