Выстрел! Пуля чиркнула по стенке вагона.
В это время завизжали тормоза, состав застонал, затрясся, теряя скорость.
В остальных купе заголосил народ, заскрипели, отодвигаясь, двери, появились взлохмаченные головы. Какая-то дородная тётка выскочила в коридор и завопила сочным басом:
– Караул!!!
Как бы в ответ на её вопли из тамбура показался раструб рупора и на весь вагон загрохотал голос:
– Проводится спецоперация! Ловим особо опасных преступников! Пассажирам немедленно вернуться в свои купе и лечь на пол! Все, кто останется на ногах, будет арестованы!.. Повторяю: пассажирам вернуться в купе и лечь на пол! Двери не закрывать!
Тётка метнулась обратно в своё купе.
В этот момент Кольцов, наконец, выбрался из образовавшейся «кучи-малы» и дважды выстрелил на голос, выставив руку в коридор.
– Помоги Тоне, – крикнул он Володарскому.
Тот, выглянул в проём отодвинутой двери и увидел девушку на полу. Тоня, закусив губу, держала на прицеле тамбур, откуда расстреляли в Шувалова. По одной щеке у неё скатывалась слезинка.
– Граждане бандиты! Сдавайтесь! Вы окружены. Если не прекратите сопротивление – будете уничтожены! На размышление – три минуты.
В ответ Кольцов ещё раз выстрелил.
Даже не пригнувшись, Володарский выбежал в коридор и за руки втащил раненную девушку к ним в купе. Склонился над ней:
– Ранена? Куда? Где болит?
Тоня подняла на него бледное лицо и прошептала:
– Нога!
– Идти сможешь?
В ответ получил неуверенный кивок.
Кольцов толкнул его в бок:
– Подвинься.
Задрал платье девушки, обнажая рану. Хмыкнул:
– Повезло. Чиркнула по касательной.
И Володарскому:
– Перебинтуй её чем-нибудь. Повязку потуже сделай!
Сам снова шагнул к двери, мельком выглянул: раз, другой, осматривая коридор и спереди и сзади. В одной руке у Кольцова был маузер, в другой – наган. Володарский стал рвать одну из простыней на полосы. Потом присел, начал осторожно бинтовать рану. Но всё равно, Тоня то и дело дёргалась от боли.
– Что с Шуваловым? – спросил Кольцов у девушки.
Тоня отрицательно покачала головой:
– Три пули. На вылет, – сказала она.
Кольцов снова быстро выглянул в коридор.
– Нужно уходить через окно, – продолжил Кольцов. – Первый я. Потом Тоня. Ты замыкающий.
По плану они должны были спрыгивать на ходу, открыв дверь в тамбуре.
Володарский открыл было рот, но Колцов не дал ему задать вопрос.
– Они по крыше могли перебраться на другую сторону вагона, так что если побежим в ту сторону, нас в тамбуре и примут. Если я всё правильно понял, они сейчас ещё чуть подождут: вдруг мы так и поступим. А потом ударят с двух сторон. Тут нам и крышка.
Говоря всё это, он передал Володарскому один пистолет, подтолкнул его к двери.
– Давай, давай. Не спи! Стереги коридор!
А сам выглянул в окно, глянул влево, вправо. И тут же убрал голову.
Вовремя. Снаружи хлопнули два выстрела. Потом зашуршала щебёнка, кто-то перебегал, меняя позицию.
– Сколько их? – спросил Володарский.
– Видел двоих, – пожал плечами Кольцов. – Врядли больше. Не могут же они в каждом поезде по роте охраны катать. Ты не отвлекайся!
Володарский глянул в коридор. Пока тихо. Скосил глаза на Кольцова.
А тот положил оружие на столик, несколько раз тряхнул руками, пошевелил, разминая, пальцы, снова вооружился. Выдохнул несколько раз и вдруг легко, будто делал это многие тысячи раз, нырнул ногами вперёд в открытое окно.
Володарский только рот открыл.
А снаружи кто-то вскрикнул, хлопнули два пистолетных выстрела, огрызнулась винтовка, потом ещё один раз выстрелил пистолет и всё стихло.
– Глянь – чего там? – попросил Володарский Тоню. Он стоял у дверей, время от времени выглядывая в проём. Его снова начало трясти.
Девушка, прохромала к окну. Осторожно выглянула.
– Никого, – начало было она, но тут раздался еле слышный голос Кольцова:
– Давайте, спускайтесь по одному.
Из тамбура донёсся скрип двери.
– Денисов, – позвал незнакомый голос из тамбура. – Денисов, Стрелкин, у вас там всё нормально?
Володарский шепнул Тоне:
– Сначала чемоданы.
А сам выставил в проём руку с револьвером и выстрелил.
Спроси кто у него в этот момент: зачем он это сделал? Володарский врядли бы ему ответил. Может, рисовался перед девушкой, мол, гляди, какой я храбрый. А может, чтобы напугать тех, что засели в тамбуре, чтобы не вздумали чего учудить. А может, потому что стало как-то оглушительно тихо после того, как стихла стрельба. Тихо и страшно. Страшно, потому что в тишине он, наконец, осознал, что же они только что натворили…