Капитан вставил карточку в замок, и он едва слышно щелкнул, подмигнув зеленой лампочкой. Войдя, Стольников машинально отметил, что сандалия, прислоненная к запертой двери ванной комнаты, лежала теперь вверх ногами в метре от двери. Горничная?
Она поставила бы сандалию ко второй, у порога.
Быстро скинув сланцы, Стольников перехватил с плеча шорты и быстро намотал их на предплечье левой руки. Он делал это машинально, не руководствуясь логикой.
Сделал шаг вперед и с кувырком вкатился в комнату.
Тот, что стоял у стены, не рассчитывал на такое появление. Голову хозяина номера он представлял на метр выше. Туда и ударил изо всех сил вынутым из пожарного ящика топором. Врезавшись в наличник двери, топор с грохотом перерубил его. Обе половины наличника отскочили от двери в облаке гипсовой пыли.
Они не хотят стрелять, понял Стольников. Хотят, чтобы все выглядело как пьяная разборка русских. Сколько здесь всякого быдла, напивающегося непригодным для питья бесплатным пойлом и устраивающего скандалы? Вот и теперь русские перебрали и подрались. И один ударил другого случайно прихваченным по дороге оружием — пожарным топором…
Не вставая с пола, Саша прокрутил «вертушку» и ударом ноги сбил первого напавшего с ног. Тот упал на спину, не готовый к отпору, топор вылетел из его рук и звонко отстучал по керамогранитной плитке пола. В номерах бунгало нет коврового покрытия, эта роскошь, которую Стольников всегда считал источником заразы, была только в главных зданиях отелей.
Второй вылетел, как и предполагалось, из ванной, и в руке его, как Стольников и думал, был нож. Ничего особенного — нож как нож, без претензий на причастность к спецмероприятиям, просто лезвие с ручкой — таких на прилавках сувенирных лавок пруд пруди. Еще одно доказательство бытового убийства — топор как случайное оружие и нож, купленный с лотка. Турки здесь вообще ни при чем, спецслужбы тоже.
Саша отразил удар левой рукой, но какой бы нож ни был, это все-таки остро отточенное лезвие. Разрезав шорты на предплечье Стольникова, оно добралось до кожи, и когда Стольников делал шаг в сторону, пропуская мимо себя инерцию летящего вперед тела, почувствовал в руке резкую боль.
«Ничего, не с внутренней стороны, вены целы», — решил он, бросаясь к владельцу ножа как к источнику наибольшей опасности.
Тот уже успел развернуться, но к новому удару готов не был.
Стольников ударил его ногой в ногу и поставил на одно колено. С прыжком опершись на это подставленное, как ступенька, колено, он второй ногой ударил напавшего в нос.
Саша почувствовал, как под его коленом ломается носовая перегородка и как мускулистое тело его врага, обмякнув, уходит в сторону.
Развернувшись, Стольников перекатился в сторону. И топор, снова не найдя заданной цели, с глухим стуком врезался лезвием в пол. Гранитная плитка раскололась, какая-то часть ее с искрами подлетела…
На лету схватив этот кусок, Стольников острым концом ударил противника в глаз. Человек выронил топор. Сквозь пальцы его, обхватившие лицо, плыла густая черная жижа, когда-то бывшая глазом. Из рассеченной брови как из проткнутого бурдюка бежала кровь. Он сделал шаг назад, позволив Стольникову как следует рассмотреть себя, и тоже стал заваливаться.
Тянуть больше было нельзя.
Схватив топор, Стольников подумал и отшвырнул его в сторону. Вернувшись к первому, оглушенному, с размаху ударил его кулаком за ухо. Даже не сомневаясь в тяжести причиненного ущерба, Стольников снова бросился к хозяину топора.
Сопротивление шло по нисходящей. Капитан уже давно прирезал бы обоих, но ему не хотелось оставлять после себя много крови. Пусть все будет, как задумали напавшие — пьяная драка русского быдла.
Обхватив голову потерявшего волю к сопротивлению первого, он свернул ему шею.
Поднялся и посмотрел на того, что лежал у окна. Перелом основания черепа — это смерть. Но бессознательное состояние второго еще не было доказательством того, что с ним кончено. Стольников знал, что люди с такой травмой имеют особенность вдруг вставать и жить как ни в чем не бывало. И только спустя сутки внезапно прощаются с жизнью. Сутки — это слишком долго.