— Джейми, — произнесла она умоляющим голосом.
Но я, по-прежнему не глядя на Эллу, спросил:
— Ты действительно считаешь, что мы сумеем и впредь жить весело и беззаботно, как раньше?
— Нет, наверное, не как раньше, но… разве ты не понимаешь, что мы нужны друг другу? И сейчас — больше, чем когда-либо. Ты моя единственная надежда. А я — твоя.
Мы приближались к другим людям, пришедшим почтить усопшего. Хлопали дверцы автомобилей, покати по плитам каблуки.
— Что ты ему сказала? — спросил я вдруг тихо. — Что ты сказала ему, когда я убежал?
— Пожалуйста, Джейми, не мучь меня… — Она заплакала.
— Что ты сказала ему? — настаивал я.
Элла пристально глядела мне в лицо. Я ответил ей каменным взглядом, и впервые красота ее глаз не тронула меня.
— Ну… — Она открыла сумку, разыскивая сигареты.
Я остановил ее:
— Не кури здесь, подожди. Ответь, пожалуйста, что ты сказала Эрику после того, как я от вас сбежал.
— Правду, — произнесла она тихо. — Он был очень зол после твоего ухода. Все твердил, что ты любишь его, а я пытаюсь причинить вам зло. Я повторила ему, что ты сделал это для меня.
— А потом?
— Ушла.
Мы вышли через кладбищенские ворота на улицу. Как сквозь вату до меня доносились обрывки разговоров людей, пришедших на похороны, и стук туфелек Эллы по камням. Не могу описать словами состояние, охватившее меня. Я окаменел: пытался заговорить, но слова не шли с языка. Мы с Эллой продолжали двигаться куда-то, а мне казалось, что меня несет поток, как будто мир вокруг был всего лишь сном. На какое-то мгновение я ухватился за эту надежду. Но потом сказал себе, что мир реален, что я — не тень, а человек, который живет и дышит, подобно всем другим людям. И вдруг ясно понял, каким будет мое дальнейшее существование: только поверхностные мысли, мелкие чувства, отмель души, покидать которую опасно.
Улица пошла под уклон: мы брели по склону холма от замка в город, и я посмотрел на Эллу, запоминая ее красивое, нежное лицо. Она всхлипнула и прижалась ко мне теснее. Я в последний раз вдохнул ее едва уловимый, такой знакомый аромат.
— Я больше никогда не хочу тебя видеть, — медленно проговорил я и пошел прочь, а затем побежал, боясь, что звук ее голоса может поколебать мою решимость.
И бежал до тех пор, пока не смешался с городской толпой, а она осталась далеко позади — одинокая фигурка в черной одежде. Ветер с силой бил ей в лицо, а глаза были пусты, как декабрьское небо.
23
Мне тяжело рассказывать о днях и месяцах, последовавших за моим возвращением домой. Дружба Эрика и любовь Эллы в одночасье исчезли из моей жизни, и я скорбел о них обоих и не мог ни с кем поделиться своей болью. Мне не было жаль своей невинности: едва ли я отдавал себе отчет в обладании ею до того, как ее утратил, однако я чувствовал, что все переменилось и я уже не тот мальчик, каким уехал в Прагу три месяца назад. В этом я не ошибался.
Помню, как плыл в Англию: день был серый, море слегка волновалось, чайки кружили над нами, судно покачивалось на волнах, я ощущал на губах привкус соли. Толпы людей собрались встречать паром. Я прошел мимо, не обращая на них внимания, а оказавшись дома, сразу лег спать, решив воспользоваться наркотическим действием смертельной усталости.
День или два сон хранил меня от окружающего мира, а потом настало время рождественских открыток, мама заговорила о елках, мишуре, пирожках с мясом и о том, как трудно покупать подарки для моего отца. В восторге оттого, что я вернулся домой раньше, чем ожидалось, она решительно включила меня в свои праздничные планы. Найдя меня мрачным и склонным к уединению, мама подумала, что я обижаюсь на недостаток внимания с ее стороны, и обрушила его на меня с удвоенной силой.
Каждый день она спрашивала моего мнения по поводу насущных вопросов, касавшихся подготовки к Рождеству. Устраивать ли нам торжественный ужин в сочельник? Приглашать ли, как обычно, на праздники тетю Джулию? Приглашать ли викария к обеду на День подарков? (Моя мама строго соблюдала религиозные традиции, и ежегодное поощрение младшего духовенства являлось для нее частью священного ритуала.)
Все еще чувствуя себя так, словно вокруг меня не воздух, а плотная вода, я плыл сквозь всю эту праздничную суматоху, словно во сне: подписывал поздравительные открытки, бормотал похвалы душистым и теплым пирогам с мясом, возникавшим передо мной через равные промежутки времени, однако на самом деле ощущал себя посторонним среди радостной суеты, кипевшей вокруг меня. Родители, в моем присутствии неизменно демонстрировавшие бурное веселье, оставшись наедине, вздыхали, что музыка не пошла на пользу их сыну и ему нужно побольше дышать свежим воздухом. В нашей семье физические упражнения всегда считались панацеей от всех бедствий, так что, когда приехала тетя Джулия, мне поручили заботу о ее собаке — доверили выгуливать ее; это уединенное занятие стало для меня единственной отдушиной, потому что позволяло улизнуть от царившего дома искрометного веселья, которое мне полагалось разделять.