Играя, я не видел слушателей, различал только расплывшиеся очертания и слышал ликующие аплодисменты, когда кланялся, благодаря публику за внимание. Я играл хорошо, но осторожно, а после концерта кротко и послушно позволил отвести себя в маленькую полутемную комнату, где меня ожидал бокал шампанского. Помню, отослав лакея под предлогом, что мне нужно побыть одному, я сидел там, закрыв лицо руками, не желая принимать поздравления от людей, потративших вечер на то, чтоб меня послушать.
— Дорогой, ты был чудесен.
Скрип двери подсказал, что меня обнаружили. Ага, значит, сейчас мне предстоит попасть в объятия Камиллы Бодмен, а затем и в снисходительные объятия ее матушки.
— Выходи, насладись своим успехом, — предложила Камилла; глаза ее сияли. — Все просто помешались на тебе. Мама сообщила им, что ты вот-вот выиграешь конкурс Хиббердсона. После того как ты сегодня играл, нисколечко не удивлюсь, если так оно и будет. — Она с улыбкой дожидалась, пока я не уберу скрипку в футляр. — Пошли, Джеймс, не стоит стесняться. — Она просунула руку под мой локоть и открыла дверь, ведущую на площадку. — Тебе придется привыкнуть к восхищению, если ты собираешься стать знаменитым.
— Я не собираюсь становиться знаменитым! — воскликнул я. Ее веселье меня раздражало.
— Да ты уже знаменит, — заверила Камилла, подталкивая меня прочь из комнаты. — И вряд ли можешь это исправить.
Мне, разумеется, и в голову не пришло нарушить правила хорошего тона и прошмыгнуть мимо толпы, ожидавшей меня на лестнице. Поэтому я мрачно улыбнулся и стал пожимать руки мужчинам, а те представляли меня своим женам, дамам с искусным макияжем, которые сообщали мне, что мое исполнение было потрясающим (вариант — хорошим), как они и ожидали. В тот вечер присутствовала только избранная публика: самые богатые и влиятельные друзья Реджины Бодмен, и, кажется, гости считали знакомство с исполнителем одним из неотъемлемых прав, полученных в обмен на их драгоценное присутствие на мероприятии. Миссис Бодмен никогда не разочаровывала публику, посему меня представили всем, как положено, а потом медленно повели вниз по запруженной людьми лестнице. Я смущенно улыбался, стараясь не слушать слова лести, и с нетерпением ждал, когда можно будет уехать. Страстно, как человек в пустыне жаждет воды, желал я остаться один.
И только задержавшись у последней группки слушателей, стремившихся со мной познакомиться, я увидел Александра и Памелу Харкорт, стоявших ближе к концу очереди. Увы, за три года они сильно изменились. Несмотря на то что прическа Памелы оставалась такой же сложной, лицо ее выглядело изможденным, чего не мог скрыть даже тщательный макияж. Она судорожно цеплялась почти прозрачными пальцами за руку мужа. Костяшки пальцев побелели от напряжения, а рука под дорогой тканью казалась не просто тонкой, но какой-то трогательно хрупкой. Александр тоже утратил прежнюю энергию — это я сразу заметил, — в его глазах больше не светилась самоуверенность человека, привыкшего к восхищенным взглядам окружающих. Он выглядел мрачным, исхудавшим и старым, а рукопожатие его оказалось вялым и слабым.
— Добрый вечер, леди Харкорт, — сказал я, вспоминая нашу последнюю встречу в вестибюле гранд-отеля «Европа», — тогда беды Эллы только начинались.
— Здравствуйте, мистер Фаррел. Мы очень рады снова видеть вас, — ответил мне Александр; голос его тоже постарел с тех пор, как я слышал его в последний раз.
— Нам так понравилась ваша игра. — Памела улыбнулась, но это было всего лишь формальное движение губами.
На мгновение между нами повисла пауза. Затем я поблагодарил их обоих за то, что пришли на концерт, и собрался было двинуться дальше, вниз по лестнице, но пальцы Александра ловко ухватили рукав моего пиджака.
— Не могли бы мы… поговорить с вами минутку? Наедине. — Просьбу он сопроводил пристальным взглядом голубых глаз.
Я не ответил.
— Пожалуйста.
Я услышал, как Реджина спускается по лестнице, намереваясь поторопить меня.
— Конечно, следовало вам написать, прежде чем прийти, — торопливо проговорил Александр, тоже заметив ее. — Не могу передать, как мне важно поговорить с вами с глазу на глаз.
Тихое достоинство отца Эллы тронуло меня: на стареющем лице Александра я уловил точно такое же выражение, как у дочери.
Выйдя из особняка, я обнаружил, что он поджидает меня на ступенях парадной лестницы. Голова Памелы мелькнула в окне такси, уносящегося прочь, а ее муж тем временем ускорил шаг, чтобы поспеть за мной, и мы вместе двинулись по дороге к станции подземки. Некоторое время брели в неловком молчании, потом Александр заговорил, и в голосе его слышалась мука.