Адвокат Эллы все же настоял на своем: убедил ее признать вину и попросить о снисхождении ввиду временного помрачения рассудка. В противном случае ее ждала виселица, и она поступила, как ей было сказано. Я присутствовал на заключительном заседании суда. Слышал, как огласили вердикт, видел, как Эллу новели из зала суда обратно в камеру. Остаток дней своих ей предстояло провести в приюте для умалишенных.
В переполненном, жарко натопленном помещении лицо Эллы оставалось бледным до синевы, глаза покраснели, она очень исхудала. С внезапным изумлением я заметил, как она постарела за те годы, что мы не виделись. Она перестала быть девочкой из моих воспоминаний и даже не была похожа на ту Эллу, что смотрела на меня с последних фотографий; эта женщина с преждевременными морщинами на лице и шаткой походкой показалась мне незнакомкой.
Она нетвердым шагом двигалась между двух громадных полицейских, ни на кого не глядя и, кажется, не замечая многочисленных Харкортов, сидевших в первом ряду галереи для публики. Ее друзья, если, конечно, они у нее еще оставались, не пришли: весь Лондон, за исключением журналистов скандальной хроники, спешил откреститься от знакомства с ней.
Дойдя до двери, ведущей к камерам, Элла остановилась и взглянула на галерею. Глаза ее, потускневшие и покрасневшие от слез, все еще сохраняли прежнюю притягательность. Я смотрел, как ее взгляд медленно скользит по лицам членов семьи, словно стремясь навсегда запечатлеть их образы. Памела отвернулась в сторону. Элла заметила среди родственников Сару — ее каштановые волосы ниспадали на лацканы пальто.
Наконец ее глаза встретились с моими — я знал, что она ищет именно меня, и не отвел взгляда. Но и не ответил ей. Не улыбнулся, не сказал ни единого доброго слова, не пожалел. Я просто смотрел на нее, а она смотрела на меня.
А потом Элла резко отвернулась и позволила себя увести.
29
Сквозь толпу людей, покидавших здание суда, я разглядел Чарльза Стэнхоупа. Он стоял неподвижно, с напряженным, застывшим лицом, затерянный среди бурлящей толпы, и, казалось, не понимал, что ему делать и куда идти. Я посочувствовал ему. Журналисты тем временем устремились к Памеле.
Проталкиваясь мимо камер, мимо сбившихся в кучки репортеров, дрожащих под зонтиками, я быстро спустился по ступенькам. Дождь разыгрался не на шутку, и я спешил оказаться на улице, мне не терпелось вернуться к своей скрипке, сбежать от реальности через единственную оставшуюся для меня дверь — через игру, через музыку. Бредя по направлению к метро, я говорил себе, что остался один на свете и чем быстрее я смирюсь с этим фактом, тем лучше для меня. Дул холодный ветер, я потуже затянул шарф и шел быстро, стараясь не заплакать.
Она поймала меня на лестнице, ведущей на станцию подземки. Я и сейчас вижу, как она стоит там, держась за перила: ее сотрясает дрожь, длинные волосы падают на вздрагивающие плечи, лицо белое-белое. Кажется, я ответил на ее приветствие. Может, пожал ей руку или даже поцеловал… Может быть…
Не помню. Та встреча до сих пор будто затянута туманом: она произошла на фоне безумного водоворота событий, а Сара никогда не давала мне повода предаваться воспоминаниям. Даже потом, спустя годы, мы редко разговаривали о первых днях наших отношений, и со временем я стал воспринимать ее молчание как проявление понимания и чуткости, которые я так в ней ценил.
Вот эта сдержанность, этот принцип о многом не говорить вслух и заставили меня поначалу обратить внимание на Сару. Когда-то, сходя с ума от любви к Элле, я счел такую манеру поведения проявлением скованности, неловкости, но три тяжелых года, отделившие юность от зрелости, помогли мне понять, что первое мое суждение о Саре было поверхностным. Даже в тот день я уже чувствовал, что могу без опаски положиться на ее деликатность и такт.
Вскоре мне предстояло узнать, что моя жена предпочитает замалчивать все болезненные вопросы, дабы не бередить душу, и это умение сначала даровало облегчение, а позже и вовсе пленило меня. Постепенно Сара научила меня и внутреннему молчанию, научила прилежно и осторожно хранить его и поддерживать.
Первыми всплывают в памяти странные вещи — например, запах Сариных влажных от дождя волос, когда она поцеловала меня в щеку, или лягушачьи лапки и стейк, которые мы ели за ленчем; она настояла, чтобы мы отправились на него вместе.