Отчего бы мне не сказать тебе, что я люблю тебя, что ты такая красивая и милая и все люди на свете, как подсолнухи, - поворачивают головы только за тобой, солнышком. Я ведь всегда говорю то, что людям хочется слышать. Знаю, что так нельзя, что говорить надо самую неприкрашенную правду. А я не могу, мне стыдно. Могу ли я сказать правду: распутная, дрянная Анне-Мари, муж у нее в тюрьме, а она живет с Кюйпом! Заманила этого козлоногого в лес по ягоды, а сама сомлела под кустом от солнечного удара! И еще ведь никто не ведает, что там происходит, когда ты приносишь Йооне пиво и водку, чтобы тот пел... Ты бы, верно рассердилась на такие речи и пользы от них — ни мне ни тебе — лучше уж мне приврать. Лучше я скажу: Анне-Мари, женщина с болота, как я тебя увидел, так с первого же взгляда и был готов, бедный я, несчастный. И тогда ты непременно улыбнешься, взглянешь на меня поласковее и будешь хоть чуточку милостивее ко мне, несчастному.
Видишь, как поднимаются над лесом одно за другим облака-великаны. Словно войско строем встает. Они еще не белы, но их серебристо-серые каря уже розовеют, - близится утро, уже затеплилось горнило дня. Вот пискнули пеночки там и тут, звонко крикнула славка-черноголовка. Зашевелились ан стебельках травы жуки, букашки — ночь прошла, минула мимолетная. Позавчера лежал я в лесу под раскидистым дубом и видел дивные видения, до того реальные, ну как живые. Нет, это не видения, это в самом деле так было, то, что я видел под тем раскидистым дубом.
Далеко-далеко, за морями за лесами живет владетельный князь Капуртальский, знаменитый магараджа. Может, ты уже слышала о нем? У него огромные замки, а бесчисленные семейства рабов, как проворные муравьи, тащат ему сокровища со всех сторон света. Точно реки, речушки и ручьи, по лесам и горам стекаются богатства в его кладовые. Груды жемчуга и бриллиантов теснятся там, как кочки у нас на болотах. Ах, Анне-Мари, увидишь эти драгоценные камни и с непривычки ослепнешь, онемеешь — так они сверкают и переливаются в сокровищницах друг возле друга — будто цветут расчудесные цветы. И есть у Капуртальского магараджи дочь Энелеле, такая маленькая и нежная, словно расцветающая фиалочка. Она ходит танцуя, подпрыгивая, в жемчужных ожерельях, как в нитях лунного серебра. И вдруг одолела ее какая-то хворь. Не слышит больше владетельный князь смех своей Энелеле, смок ее радостный щебет — спит остывшая и недвижная бедняжка Энелеле. Никто не в силах ее излечить, никто не знает лекарства от этой болезни. Самые знаменитые врачи со всего света ходят на цыпочках, рвут на себе волосы, словно сорняки с грядок, жуют в задумчивости свои длинные седые бороды, будто кончик кнута. Осунулся великий князь от такой печали, не ест, не пьет, не приклоняет головы на мягкую подушку, глаза точно у быка налились кровью от ярости и отчаяния. И велел он тогда взять шестьсот самых знаменитых в своей стране людей и обезглавить их — им в наказание, остальным в назидание, велел устроить торжественные моления — ничего не помогает: холодна и недвижна лежала на своем ложе маленькая фиалочка Энелеле. И тогда, высохший от печали, как пустой мешок, Капуртальский магараджа велел возвестить по всему свету: кто спасет бедную Энелеле — получит в наследство его трон, всю его власть, сокровища и Энелеле на счастье и благословение.
И вот уже потянулись длинные караваны белых слонов, и везут они на своих спинах самых богатых, самых могущественных князей мира в белых и черных тюрбанах. И вот уже мчат из дальних стран в Капурталию поезда, пароходы и потоки верблюдов. И едет среди роскоши и блеска претендентов Тоомас, парень с севера по фамилии Нипернаади, едет на костлявой кляче, и никакого тебе блеска, смиренный, в жалкой одежонке рабочего человека. Да, видно, знает, что умен и обладает колдовской силой: усмехается себе на издевки, насмешки, словно и не замечает уколы — такой уж он есть северянин из далекой страны лесов и рек. И когда настал час, когда мудрецы со всего света ничегошеньки не сумели сделать, парень тоже попытал счастья. Ничего он такого не делал- рассказывал больной о своих лесах и лугах, о белых ночах и жарких днях, о пенных речных водопадах и таинственности болот... И гляди-ка! - Энелеле поднимается, встает со своего хладного ложа, и вот уж фиалочка — божья коровка весело, заливисто-звонко смеется — вот она, благодарение богу, и здорова!
Владетельный Капуртальский князь, богатейший магараджа, бьет себя в грудь, как в гремучий барабан: на, говорит, бери все, что у меня есть, можешь вдобавок и меня взять к себе в оруженосцы. И все, кто были вокруг, все князья, мудрецы и знаменитости, все повержены во прах, кто на спине, кто на карачках, кто на заднице. Так бы и завыли от зависти и злости, да где там, боятся, глазищами вращают и помалкивают.
А северянин тот, по имени Тоомас, как раз и говорит: извините, мол, господа, ведь я же ничего не требовал! Не хочу я и малой толики вашего богатства, потому что сам я в тысячу раз богаче: у меня на севере качаются леса и кричат, пролетая над ними, дикие гуси. Есть у меня луга с цветущими незабудками, прельстительней, чем груды ваших рубинов. Есть у меня на севере нивы, и когда ветер поглаживает их налитые золотом головы, кажется, будто море шумит. И есть у меня солнце, оно сияем и сверкает даже в полночь.
Вот как, удивляются, и солнце — тоже твое, и сияет даже в полночь? Вот так, отвечаю, сияет даже в полночь. Правда, нет у меня еще избушки, где приклонить свою головушку, маленькой такой избушки, ну да настоящий мужчина и с этим справится! А от вас мне ничего не нужно, я пришел-то в свое удовольствие да ради миленькой Энелеле. Если позволите, я захвачу только маленький подарочек на память! И я снимаю туфельку с ножки Энелеле, кладу ее в нагрудный карман и сажусь на своего коня. Прощайте и будьте здоровы! - говорю.
Так и было на самом деле, я могу поклясться перед самим господом богом и его высокочтимыми епископами! Это произошло со мной позавчера ночью, а в доказательство в моем нагрудном кармане осталась крошечная туфелька. Взгляни сама, вот она...
Нипернаади стал рыться в карманах. Пощупал тут, там, все беспокойнее, нетерпеливее.
- Куда я ее упрятал? Уж не пропала ли? - испуганно бормотал он.
Потом провел рукой по лбу, будто очнувшись.
- Эти белые ночи и в самом деле сведут с ума! - вздохнул он.
Помолчал, нахмурился.
- Тебе не нравятся такие разговоры, Анне-Мари, - сказал он, - я знаю. Попробуем поговорить о чем-нибудь другом.
Ты все еще не веришь, что я полюбил тебя, это так обидно.
Ты знаешь, скоро может случиться такое, что из-за тебя я помчусь вниз с водопада, как тот Йоона — Львиная голова. Помчусь вниз, и пропал твой парень. У меня такие вещи происходят легко и просто. Сам бог велел промчаться: река, водопад и паром, вот он, осталось только топор одолжить, чтобы канаты перерубить.
А для такой надобности топор одолжит любой.
А то, может, передумаешь?
Смотри, Анне-Мари, вот Маарлаское болото, и я никак не пойму, почему его до сих пор не осушили и не превратили в бархатный луг? Все-то оно булькает и все-то журчит под кочками, и туманам над ним нет конца: смотри, как поднимаются белые туманы, низкие пушистые березки и коренастые сосны словно подвешены к небу за кроны. Я поглядел возле водопада — там плитняковая стена шириной всего в несколько саженей, она и задерживает воду. Если эту стенку взорвать динамитным зарядом, болото стечет и высохнет, как опрокинутое блюдо. И вам больше не придется воровать лошадей, прятать их на болоте, водить дружбу с цыганами. Даже Яйрус, вернувшись домой, сможет стать честным земледельцем, да и у Кюйпа жизнь пойдет веселее. Здесь пройдет столбовая дорога, и путешественники не преминут зайти передохнуть в трактире.
Ах, милая Анне-Мари, какие могли бы здесь быть роскошные луга, а на этих лугах паслись бы два десятка дойных коров Анне-Мари, такие большие, рыжие, у каждой вымя, что белый чан. И Анне-Мари вышла бы на порог своего хутора, посмотрела бы на это стадо, за подол ее цеплялись бы два маленьких крикуна, поглядела бы на свое стадо, улыбнулась бы во весь рот и крикнула — эге-гей! - стадо на двор, само в белом переднике — доить собирается, глаза и губы блестят на заходящем солнце. Стадо с топотом, качая тяжелыми выменами, побежит по тучном лугу домой, впереди — собака, сзади — пастух, и скоро, скоро молочные струи весело ударят в подойник. А там, гляди-ка Яйрус (или Кюйп, как захочешь) во дворе появится с лошадью и плугом, сотрет пот со лба, взглянет на тебя, радость какая, и скажет: ох и денек был, сущее пекло! И вы зайдете в дом, а пара карапузов за вами по пятам, все так же держась за юбку, а там твой муж добавит: видишь, теперь и лошадей красть ни к чему и в тюрьме из-за них не сидеть — сами растут на лугу, прямо как грибы в лесу!