И этот пустопорожний музыкант думает осушить Маарлаское болото?! Сам голодранец, бродит, как какой-нибудь несчастный батрак, сапоги непонятно чем на ногах держатся. Еще и по счету не заплатил... Спросонок-то приволок ему вон сколько, хватило бы одного пива и ломтя хлеба. А еще лучше бы: ломоть хлеба, а за пиво деньги вперед! И если б не заплатил за хлеб, его можно было бы занести в книгу нищих. Есть у Кюйпа такая книга нищих. Он туда вписывает всех своих безнадежных должников и пожертвования нищим. И когда он как человек крещеный раз в году, в дорогие летние праздники, идет к святому причастию. То берет эту книгу с собой в церковь и перед тем как преклонить колени перед святым алтарем, кладет эту книгу себе под колени и после таинства причастия показывает ее пастору. И пастор подводит черту под годовым отчетом и под той чертой пишет в том смысле, что прочел это все с начала до конца и славит щедрого дарителя и о бедных пекущегося, кааваского трактирщика господина Кюйпа.
Правда, теперь Кюйп много не дает, в списке том значатся безнадежные должники — кто крендель взял и не рассчитался, кто бутылку пива выпил и удрал не расплатившись, кто шарахнул стакан о стенку, а платить — характер не позволяет. Все они в ту книгу вписаны как нищие, точно, подробно, по месту жительства. Такие-сякие! - сердится Кюйп. Кровососы несчастные — только и пользы от этих разбойников, сколько восславит его господин пастор и насколько примет в расчет всемилостивейший Господь, когда будет отпускать грехи.
Только вот печати под годовым отчетом пастор не ставит. Писать пишет, а печать не пришлепнет. Кюйп уже и говорил, и выпрашивал эту печать, так и чести было бы больше, и весомей, да и самому приятно посмотреть, как красуются важные церковные печати в той книге нищих. Но пастор, скупердяй, на ставит печать. Говорит, что и подписи хватит. Чудак, ей-богу — не хочет доставить радость ближнему, как велит священное писание.
Пьет музыкант, наслаждается, хлеб поедает быстро и жадно. Нет, такой паразит и цента не уплатит! Опять Господь милостивый послал в наказание на мою шею разбойника — блаженствует, набивает урчащее брюхо за счет трудов и пота ближнего своего. Хуже всего то, что никогда наперед не знаешь, у кого в кармане водятся деньги, а у кого ветер гуляет. Говорят, вроде бывают такие даровитые трактирщики, что уже по лицу видят, сколько денег у гостя. Такие умные, черти, что с первого взгляда могут определить всю наличность до единого цента — по физиономии, как по книге, читают. Кюйп не из таких, ну никак не получается. Он уже и пробовал и тренировался, ничего не выходит. Видно, нет такого таланта, большого таланта трактирщика, Богом данного.
- Так, значит, осушаешь болота? - снова спрашивает Кюйп. - По правительственному указу?
- Вот деньги! - говорит Нипернаади. - раздели пополам и возьми свою долю.
Да у него есть деньги! - удивляется Кюйп. Вот, черт побери, все подозрения оказались напрасными. Так и бывает, если уж Бог талантом обидел. Настоящий трактирщик сразу бы смекнул, с кем имеет дело, принес бы целую корзину на порог, еще бы выпить заставил, да и сам бы присоседился. Вот тогда был бы счет! А тут — испугался за две ничтожные бутылки, из-за этого плакала теперь грандиозная выпивка. Ох, грехи наши тяжкие! Ох, горькие слезы бедняцкие!
Может, он и правда какой-нибудь осушитель болот, правительством присланный, делопроизводитель какого-нибудь общество земледельцев, какой-нибудь инструктор или как они там называются? Нынче никому нельзя верить. По лицу, по одежде ничего уже не понять. Бывает, заедет шикарный господин, кутит, гуляет, а тут вдруг и полиция — обыкновенный вор, и все дела. А другой раз заявится простой мужичок, такой тощенький, скромненький, и окажется важной птицей. Кто их разберет, этих шатающихся по свету, кто их разберет?
Кажется, надо позвать Анне-Мари, пускай поболтает с парнем, может, еще чего-нибудь закажет? То ли пива, то ли вина, а то и бутылочку кюммеля? И пусть Анне-Мари втолкует про болото — нечего тут осушать. Это ж такая бездонная трясина, под каждой кочкой два родника журчат. Еще начнет тут сдуру ковыряться, затопит все луга за водопадом.
- Да, тут Анне-Мари нет, - произнес вдруг Кюйп. - Она в трактире спит, на той половине, где лошади. Теперь-то встала наверно — может, позвать ее?
- Нет, не стоит.
- Не стоит? - удивляется Кюйп. - Ты вроде сам о ней спрашивал?
- Ах, это было так давно! - говорит парень.
- Уже давно? Как давно? А теперь уже охота прошла?
Дело известное — господское настроение меняется, как ветер. Только что бился, кричал из-за женщины, и вот, минуты не прошло, уже и видеть ее не хочет.
- Ты сюда, в Маарла, надолго? - любопытствует Кюйп.
- Надолго ли? - будто очнувшись, повторяет Нипернаади. И мрачно возвещает: - Откуда я знаю! Странные вы тут люди, я еще должен подумать, заниматься ли этим болотом и его осушением. Вы тут погрязли в убожестве и разврате и лучшей жизни вам не надо. Где ж это видано, глупость какая, чтобы женщина спала не в амбаре, а с лошадьми? И солнце уже на десяток лофштелей поднялось, а все дрыхнут без задних ног и не видать ни души.
С этим Нипернаади берет каннель и встает.
- А про осушение Маарлаского болота мы еще потолкуем, - обещает он.
Потом направляется на берег реки и кричит:
- Йоона, послушай Йоона, перевези меня через реку!
- Йоона, негодник! - кричит он недовольно, - да где ты?
- Удивительный человек, - бормочет Кюйп, разглядывая Нипернаади, - бог знает откуда он и кто таков? То ли портной, то ли музыкант, - но уж никак не инструктор!
Кааваский паромщик Йоона сидит в своей лачуге и смотрит на реку.
- Такие вот у нас, грешников, теперь дела! - думает он. - Заявился человек, высокий и с гонором, взял все это дело в свои руки — и теперь — гляди-ка, вон! Так и снует на плоту через реку, туда-сюда, туда-сюда. Есть пассажиры или нет никого, чужаку этому и дела нету, знай гоняет тяжелый паром в собственное удовольствие. А как устанет кататься, поставит паром посреди реки, разляжется на нем и смотрит часами, как кипит, журчит и пенится вода вокруг. Лежит и смотрит, Бог знает чего высматривает.
Говорит — у него в Маарла есть кое-какие дела, так что с сегодняшнего дня Йоона, дескать, может вообще ни о чем не беспокоиться, он сам управится с этим паромом — для него это раз плюнуть. С сегодняшнего дня пусть, мол, Йоона отдыхает, поет свои песни, уж он, Нипернаади, позаботится о перевозе и пеших, и конных. А все деньги за перевоз обещал честно отдавать, ему за это ничего не нужно. Ему это вроде небольшого развлечения, потешиться в свое удовольствие.
Так говорил этот незнакомец, чудаковатый и смешной, но не похоже, что мошенник. Каждый вечер бросает на стол заработанные на перевозе деньги: вот все, сколько набралось за ночь и день, весело сообщает он, а больше ни цента не было! Старательный — как встал на переправе, так и народу стало больше, телега за телегой идут, порой даже в очереди на берегу ждут. Бог знает, откуда они все едут и куда их несет? Спросишь у Нипернаади, а у того к людям ноль интереса. Виданное ли это дело, да как же можно перевозить через реку людей, не зная, кто они, куда едут и какие у них дела за речкой? А чужак ничего у них не спрашивает, пускай, мол, едут, куда им хочется. Вот они и носятся, словно ветер, во все стороны, никому не отчитываясь.
А может, он тут с умыслом каким? А то чего же ему гонять этот паром задаром? Может, какого вора выслеживает, какого крупного преступника? Как паук, раскинул здесь свои сети и ждет! И как только появится тот, нужный, долгожданный, так словно мышь, сразу хлоп — в ловушку! Так оно, верно, и есть — вот почему он ни днем ни ночью от парома ни на шаг, все на реке, даже поесть не заскочит.
Объясняется замысловато, путано. То говорит, что он осушитель болот, обещает превратить Маарла в цветущий луг. Ему это пара пустяков, всех дел-то — денек-другой постучать у водопада, покопать, и уже на тритий или четвертый день можно будет пасти скот на мочажине. У него, говорит, только нужных буров и патронов нет. И долдонит с утра до вечера, дескать, съезди, Йоона, в город, привези все это. У него, мол, там знакомый торговец, добряк, еще и письмо обещал дать с собой.