Знаешь, Кати, у меня огромный лес, и когда над ним проносятся осенние бури, шум и шелест неописуемый — словно стоишь беспомощным ребенком перед Господом богом. Ох, как завывает, как раскачиваются ели и сосны, будто бушует, яростно рокочет море. Никогда ты не слыхала ничего похожего, вот увидишь. А поля у меня — стоишь на краю, и другого края не видать, они уходят далеко-далеко в синеву. А в доме моем просторные и теплые комнаты, я уже знаю, куда тебя устроить — в ту угловую комнату, что покрыта мягкими шкурами и коврами — туда я тебя и определю. А белая борзая станет тебе другом, эта верная собака по кличке Лоо как тень будет ходить за тобой. И тогда я буду любить тебя.
- Завтра ты уходишь и хочешь взять меня с собой? - робко спросила Кати.
- Ну конечно, - веско сказал Нипернаади, - где же я тебя оставлю? Яак сам обещал отвезти нас в повозке и впрячь в нее двух жеребцов. Теперь мы уже не пойдем пешком, лошади у Яака резвые, не пройдет и часа, как мы будем дома. Я уже сообщил — в письме — чтобы нас ждали и устроили достойный прием.
Ах, Кати, как только ты увидишь мой прекрасный богатый дом, ты сойдешь с ума от восторга. Там есть башенка, и если подняться на самый верх, то видна вся земля до самого моря. Хорошо все-таки, что я сначала привел тебя сюда, к Яаку. Теперь твой переход к прекрасной жизни произойдет постепенно: иначе, переберись ты из своей лачуги прямо в мой роскошный дом, - наверняка потеряла бы голову. Убежала бы прямо из-под двери, только и видал бы я, что твои розовые пятки. Я знаю тебя, Кати, не возражай.
Он взял ее ладошку в свои руки, гладил, говорил нежно и сердечно.
- Завтра мы уйдем отсюда, - повторил он, - завтра утром, с восходом солнца. И я счастлив, что увезу домой свою милую Кати, которая вскоре станет моей женой. Сам не знаю, за что я люблю тебя, нашел в крошечной лачуге, полюбил, и вот кончается мое холостяцкое житье. Ты такая красивая, а когда ты смеешься, свой смех пронзает мне сердце, щемит в каждом кровяном шарике, пульсирует в каждой жилке. Тогда мною овладевает такая радость, я чувствую себя снова молодым, прямо ребенком, и хочется схватить тебе за руку и бежать по лугам, по холмам.
Но в последнее время ты совсем не смеешься, ты ходишь серьезная, задумчивая, и глаза заплаканные. Интересно, что же с тобою творится? И поговорить со мной ты не хочешь, я вижу только твои узенькие плечи, когда ты бежишь в заднюю комнату изливать Яаку свои горести. Да, да, лучше не говори, я-то знаю, что у тебя есть причины грустить и сердиться. Уже сколько недель мы здесь живем, а я все еще не отвел тебя к пастору. Такое положение для девушки может стать двусмысленным. Уже шепчутся там и сям, шушукаются, смотрят искоса, а сердце у девушки хрупкое.
Ах, Кати, я и правда должен просить у тебя прощения, уж больно я затянул с этим делом. Но завтра мы приедем ко мне в имение, и тогда уж не мы пойдем к пастору, а пастор пожалует к нам домой и скажет те слова, которые мы оба жаждем услышать. Потерпи еще до завтра, и я все устрою. Ах, Кати, я так рад и счастлив, а когда я думаю еще и о том, что мы пригласим к себе всю твою семью, на душе у меня теплеет. Тогда мне хочется поцеловать тебя, Кати, взять тебя на колени и поцеловать.
- А Яак отпустит нас? - робко спросила Кати.
- Да что мы — крепостные записаны за его хутором? - спросил Нипернаади. - Ни запретить, ни отказать он не может, чихали мы на него. Что он может нам сделать, если мы хотим уехать домой? Не бойся ты этого старикана, этого горе-матадора, пьяницу этого, я сам поговорю с ним обо всем. А ты знай увязывай свои вещи в узелок и слушай меня. Только я могу тебе приказывать, и я велю: «Кати, собирай свой узелок, завтра мы едем домой!»
Кати внезапно расплакалась.
- Боже, - сказала она сквозь слезы, - что же мне делать! Яак ни за что меня не отпустит!
- Ты не хочешь ехать со мной? - резко спросил Нипернаади. - Уцепилась за старика и хочешь стать у него хозяйкой? Хочешь с ним идти под венец? Этот несчастный матадор тебе милей, чем я? Говори же, чего хлюпаешь?
Вскочил, яростно затопал по комнате, забарабанил пальцами по закопченному окошку.
- Я бы поехала, - безвольно сказала Кати, - куда угодно поехала бы с тобой, да Яак не отпустит.
- Ах вот как мне платят за мои благодеяния, - грустно произнес Нипернаади. - Я спас старику жизнь, вылечил его, собрал его урожай, а теперь он отбирает у меня мою Кати! Вот угодил — прямо в разбойничье гнездо, ничего не скажешь! Странно, что мой пиджак еще на мне. Отчего бы им не отобрать у меня сапоги, рубашку, каннель? Пусть берут их и вышвыривают меня в лес нагишом.
Он остановился перед Кати, погладил ее по голове и, глубоко задетый сказал:
- А я-то радовался, воображал, как ты будешь счастлива у меня в усадьбе. Что я скажу теперь своим близким, когда спросят меня, куда я дел свою Кати. Я написал родным письмо, а в нем так и сказал: у меня есть маленькая Кати, я хочу видеть ее своей женой и вашей хозяйкой. Она любит меня, эта птаха, и сам я от нее без ума. О Боже, если б я только знал, что сказать дома родным? Они радостно выбегут мне навстречу, захотят поприветствовать счастливых молодоженов — ан Кати-то и нет. Я обманул их, я страшно обманул их!
Снова нервно зашагал по комнате, а Кати следила за ним печальными глазами.
- Видно, придется мне все-таки пойти с тобой, - печально заключила она. - Я обещала стать твоей женой и исполню свое обещание.
Нипернаади словно огорошенный обернулся и подбежал к Кати.
- Что ты сказала? - переспросил он. - Ты хочешь ехать со мной, в мой дом?
- Хочу поехать с тобой, - покорно повторила Кати.
- Ну уж нет, - отрезал Нипернаади, - теперь из этого ничего не получится. Зачем мне видеть тебя несчастной? Я же знаю, Яак нравится тебе больше, чем я, тебе полюбились его мощь и сила, а мои слова тебе, как осеннее солнце — ничуть не греют. К чему мен делать несчастными вас обоих и терпеть угрызения совести. Лучше я уйду один, уйду, зная, что моя маленькая Кати обрела счастье и желанного мужа, этого кошмарного матадора. А мою боль и страдания не принимайте близко к сердцу.
- И ты в самом деле даешь мне свободу? - радостно выпалила Кати.
Нипернаади не спешил с ответом, походил по комнате, словно взвешивая, потом подошел к Кати и сказал:
- Что же с тобой поделаешь? Бери своего кошмарного матадора!
И девушка, сидевшая тихо, как мышка, вдруг вскочила, подбежала к Нипернаади и расцеловала его. Обнимала его, счастливая, сияющая, щебетала и повизгивала.
- Яак, Яак! - позвала она рада-радешенька. - Яак, хозяин Хансуоя, иди же сюда!
И когда Яак вышел из задней комнаты и вопрошающе воззрился на Кати, девушка подбежала к нему и вскрикнула:
- Знаешь, Яак, Нипернаади отпустил меня и сказал, что ты можешь на мне жениться!
- Правда? - спросил Яак, с сомнением глядя на Нипернаади.
- Уж наверное, Кати говорит правду, - мрачно буркнул Нипернаади. - Что мне с ней делать, раз она любит тебя?
- Я так и думал, - сказал Яак удовлетворенно. - Он спас мне жизнь, он вылечил меня и жену должен был дать тоже он. Но вот что я скажу, с пустыми руками ты с моего хутора не уйдешь. Пойди ко мне на конюшню, выбери лучшую лошадь и, когда завтра отправишься домой, поедешь на ней, как на своей.
И не думай, что я отдаю тебе ее за Кати, просто ты хороший человек и я тобой доволен. Ты спас мне жизнь и помог мне убрать хлеб, не предлагать же тебе, богатому человеку, деньги, как какому-нибудь батраку или поденщику, вот и бери лошадь в знак моей благодарности, а если затруднишься с выбором, кликни Моормаа, этот заячий хвост знает моих лошадей, как хозяйка своих коров. Так, значит. А ты, Кати, беги свари нам кофе, и в шкафу еще должна быть остаться водка. Мой родственник Тоомас должен чувствовать себя не у чужих людей, он мой гость и друг. Вот так.
И вскоре явилась Кати с дымящимся кофейником. Они сели за стол, и хозяин Хансуоя благоговейно, дрожащей рукой разлили водку по рюмкам. Одну протянул Кати, другую Тоомасу и сказал:
- За наше здоровье и за то, что мы так замечательно поладили! А ты, Тоомас, не печалься, что все получилось так, а не иначе! На то была воля божья, а уж если он что придумал, то не стоит нам взбрыкивать на манер лошадей. Он-то знал, кому отдать Кати, вот видишь, выбрал меня, хозяина Хансуоя.