Потом я приглашена в длинный-длинный "Линкольн", он бел, как школьный мел. Вместе с Львом Давидовичем Чиковани сажусь в просторный автосалон. Здесь бар, телефон, телевизор, ковры, водитель в фирменной фуражке. Не Жорик ли наш? Кажется, нет?
- Вы прелестны, Маша, - вздыхает мой толстенький спутник. - Приятно, черт подери, видеть счастливого человечка.
- Да? - продолжаю играть роль дурочки. - Это вам спасибо, Лев Давидович.
Покосившись на меня строгим взглядом, владелец всей отечественной Высокой моды снова вздыхает и говорит, что "спасибо" не намажешь на хлеб.
- Нет, я хлеба не хочу, - моя простота невозможная.
- А я тоже хочу быть счастливым, Маша.
- Будьте счастливы, Лев Давидович, - смеюсь, пытаясь поправить заголившее меня платьице от Гуччи.
- А ты не хочешь, детка, сделать меня счастливым, - опускает потную плотную лапку на мою фарфоровую коленку.
- В каком смысле, Лев Давидович?
- Догадайся сама, - тяжело дышит, как рыба сом на берегу. - У тебя такие сладкие губки, детка, - предпринимает попытку расстегнуть ширинку на своих брюках. - Отблагодари старика.
- Ай-яя, - назидательно говорю. - У вас одышка и жена, Сара Абрамовна. И потом, что скажет господин Николсон? Я ведь ему принадлежу.
- Пока мне, - хрипит.
- Нет, ему.
- Нет, мне.
Неизвестно, чем бы закончилась наша столь содержательная пикировка, да раздался телефонный звонок. Лев Давидович со злостью цапнул инкрустированную трубку и неожиданно сразу залебезил:
- Да-да? Конечно-конечно. Да, она со мной, милое такое создание, хи-хи. Не волнуйтесь, Александр Николаевич, все будет в полном порядке. Через полчасика... в полной, так сказать, сохранности...
Я понимаю, с кем ведет разговор любитель скоропалительной любви на колесах - с г-ном Шопиным разговаривает. Видимо, его лучший американский друг уже "подарил" меня, и депутат проявляет естественное нетерпение.
Что ж: расчет товарищей чекистов оказался на удивление точным. Вот что, значит, опыт работы с представителями политического истеблишмента, как отечественного розлива, так и зарубежного.
После того, как г-н Чиковани закончил разговор по телефону, я, не выдержав, схулиганила, показав ему язык:
- Э-э-э-э-э!
Реакция на это потненького папика оказалась неожиданной: он вырвал из бара бутылку коньяка "Наполеон", отхлебнул четверть и проговорил с глубоким чувством раскаяния:
- А Сару Абрамовну я люблю.
... Элитный поселок "Сосны", стоящий, естественно, в сосновом бору, встречал нас бесконечными заборами, закрытыми воротами и лаем тренированных собак. Столько кирпичных хором на один гектар я ещё не встречала в своей жизни. Они возвышались, как замки безвкусных варваров, завоевавших цивилизацию и теперь пытающихся жить в духе времени.
Так называемая Усадьба одного из главных "варваров" нашей несообразной действительности стояла на пригорочке. Тоже была окружена крепким металлическим забором. Наверное, наша страна занимала первое место по производству этих заборов. Хоть какое-то достижение, не так ли?
У тяжелых ворот с будочкой для охраны наш "Линкольн"... обыскали. Клянусь! Два служивых человечка без лиц заглянули в салон, а затем и в багажник, словно боясь, что мы завезем на VIP-территорию какое-нибудь бездушное тело.
Затем короткий проезд по аллее к парадному подъезду Усадьбы. Даже я чувствую, что все пространство пристреливается взглядами, видеокамерами и проч. Как работать в таких условиях, товарищи, не представляю.
Третий, завершающий, этап акции "Топ-модель" начался тогда, когда я в сопровождении господина Чиковани поднялась по мраморной лестнице... У массивных открытых дверей нас встречал сам хозяин и сам господин Николсон. Судя по их довольному виду, они уже закончили свои "горькие" делишки по Картелю и теперь были готовы развлечься по полной программе.
- Машенька, - маслится "Шурик". - Какая неожиданная встреча. Как я рад, что мы снова вместе. Джек, я тебе так благодарен, - обращается к г-ну Николсону. - Ты доставляешь мне неземную радость. Равно как и Маша!
- O, gorgeouc! - повторяет конгрессмен, будто попугай, не знающий другого слова восхищения.
- Прошу!
Я вхожу в родовитый дом, как в логово врага. Просторное фойе, на стенах картины, огромная люстра, которую можно встретить только в столичной подземки, резная тяжелая мебель. Я иду и чувствую, как за этой "картинкой" наблюдают те, кто находится на "связи со мной. Хитро, товарищи, хитро, вы там в полной безопасности, а я рискую... Вот только чем? Жизнью? Или честью? Для меня это, кстати, одно и тоже.
В окружении трех сластолюбцев я иду по дому, хозяин бахвалится, рассказывая во что ему обошлась перестройка этого "скромного" жилища. Я вспоминаю план здания - вот сейчас будет Зимний сад. И точно - миленький, в мраморе садик с маленьким фонтаном и экзотическими деревьями и цветами. А сейчас - гостиная. Вот и она - ждет дорогих гостей со столом, заставленным яствами и бутылками. Прекрасно, все идет по плану. Остается лишь мне изловчиться и отправить похотливцев в объятие... Морфея. Они хотят любви они её получат, козлы!
Нервничаю - не переоценили мои возможности те, кто сейчас, повторю, следит за всем происходящим. Учли, что люди-тени, отмеченные на плане крестиками, готовы при любом моем неверном движении разорвать на куски топ-модельное тело.
- Маша-Маша, что грустим, - и отодвинул стул от стола. - Садись, радость моя, чувствуй себя, как дома.
- Да-да, - улыбалась куклой, проклиная тот час, когда согласилась участвовать в подобных мероприятиях.
Некий Гибкий человечек бесшумно открыл бутылку шампанского, залил его в бокалы, исчез. Господин Шопин, оглядев нашу малую компанию, произнес тост: