- Маша, это я? Я. Спокойно-спокойно, все будет хорошо.
- Хорошо? - переспрашиваю.
- Да-да, - обнимает меня. - Я вовремя.
- Почему так долго?
- Искали, Маша, - помогает подняться на ноги. - Кровь?
- Это не моя.
Охотник на людей берет меня на руки и выносит из проклятого гаража, потом - из дома. И я слышу ясный гул самолетов, и понимаю, что все кошмары закончились. И теперь я буду жить и жить, жить и жить, жить и жить.
После умываюсь холодной колодезной водой. И пью-пью-пью воду, словно желая напиться на всю жизнь вперед. Потом сажусь на крыльцо и смотрю на дальний лес, розовеющий от восходящего солнца. Розовый лес, говорю я Алексу. Да-да, кивает и продолжает вызывать по телефону службы, необходимые в подобных случаях.
Затем обнимает меня и рассказывает о том, как меня искали. Работа была проведена колоссальная, вплоть до того, что Евгения летала в Дивноморск.
- А зачем?
- Узнали, что некто Фишер Роберт Робертович убыл в Москву в тот же день, что и ты? Решили проверить. И вот результат.
- А маме, что сказали?
Стахов отвечает: мама моя в порядке, она сильный человек, она подробно рассказала о своем бывшем кавалере Роберте, который так её любил, что хотел даже покончить жизнью самоубийством.
После этого - поиск пошел в нужном русле. Этот дом принадлежал его двоюродному брату Волоссу, исчезнувшему несколько дней назад. А когда прошла информация о том, что в Центре моды видели старые "жигули" с номерами, принадлежавшими...
- А что Бирюков?
- Они были знакомы, Фишер и Бирюков, - ответил менхантер. - Первый решил отыграть сложную игру и выбросил в окно второго. У меня, кстати, были сомнения...
- Ты - молодец, - снисходительно молвила я.
- Ну, ты сама... молодец. Зачем сбежала?
- Вы слишком долго возились с этим Жопиным, - позволила себе резкость. - Надеюсь, не зря мы?..
- Не зря, - и рассказывает, что Картель разрушен до основания: господину Николсону грозит двести восемьдесят девять лет тюремного заключения, а нашему вышеупомянутому гражданину почетная дипломатическая ссылка в страну третьего мира, скажем, Нигерию.
- Какие разные законы, - говорю я. - Бедные нигерийцы, - жалею.
- Почему?
- А "Шурик" невкусный.
- Шутки у тебя, Маша.
- Почему? Из меня тоже хотели похлебку...
- Все-все, успокойся, - прижимает к себе. - Поплачь-поплачь, будет легче.
И я плачу - и плачу так, как, наверное, никогда не буду больше плакать в этой жизни. И эти слезы помогают мне вернуться к самой себе, прежней, светлой и чистой, как бегущая морская волна.
По возвращению в "московский" дом - по телефону поговорила с мамой, а затем сутки спала, и снилось мне только море.
Потом пришло сообщение: госпожа Мунтян приглашает меня в Париж демонстрировать её творческие работы.
Дальнейшее происходило быстро и буднично. Меньше чем за двенадцать часов мне оформили заграничный паспорт и визу. Чувствовала себя прекрасно, вот только не могла переносить запах пережаренного мяса.
В день отъезда Алекс Стахов пообещал отвести в аэропорт Шереметьево-2. Я согласилась - почему бы и нет? Мы посидели на прощание в узком кругу: я, Евгения, Максим Павлова, Олег Павлович и Ольга Васильевна. Пили чай, ели новый торт "наполеон" и шутили. И я даже смеялась дурацким шуткам Максима.
Потом приехал Стахов, и я попрощалась со всеми. Мне пожелали счастливого полета. И мы остались одни, я и мой любимый. Он говорил какие-то глупости и тоже шутил.
Когда наш джип вырвался на скоростную трассу, я поинтересовалась: сколько до отлета самолета?
- Не волнуйся, Маша, - радостно ответил Алекс. - Мы с запасом. Я в этом смысле очень предусмотрительный, мало ли что на дороге...
- Да, мало ли что, - согласилась я.
И когда услышала знакомый напряженный гул самолетов, попросила водителя притормозить внедорожник на обочине.
- Зачем? - удивился.
- Хочу попрощаться, - и указала на поле за небольшим перелеском. Видишь, там стог сена...
- Вижу. И что?
- Пошли туда.
- Маша?
- Я так хочу.
- Ну, родная, с тобой не соскучишься, - выходил из машины. - Опоздаем?
- Постараемся не делать этого, - и принялась спускаться в заросшую травой канаву
- Минуточку, - помогал, протянув руку. - Никогда не подозревал, что ты такая романтическая... особа...
- Какая есть, милый.
По-моему, охотник на людей, как и все мужчины, не понимал до конца, что от него пытается добиться женщина, в данном случае, молодая девушка.
Мы прошли по теплому перелеску - там пели летние невидимые птицы. Потом вышли на поле, от него исходил природный, дурманящий дух вечной жизни. Солнце пылало в чистом зените, лишь несколько облаков...
Я обняла за талию своего спутника, а он - мою, и так мы шли-шли спотыкающимся шагом, приближаясь к стогу нового сена.
- Маша, понимаешь, что делаешь? - спросил меня, когда наконец понял в чем дело.
- Я хочу быть женщиной, - ответила. - И я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной.
- Ты сумасшедшая?
- Чуть, - улыбнулась. - Я люблю тебя. Но больше себя.
- Маша, - терялся.
- Прекрати, - сказала я. - Прояви мужество и отвагу!
- О, Боги!
- Они не помогут, - и резкой подсечкой завалила любимого в стог сена.
И плывет над нами синь неба. И в ней, как в море, плывем мы. Потому, что небо - это море. И пока есть море - есть я. И я буду счастлива, как счастливо море во время прилива.
Этот великолепный торжественный пафос - ссаживает сухопутная, пыльная, как правда, корова. У неё гнутые рога и трудолюбивое вымя до самой до стерни. Красивыми влажными глазами глядит она на нас, людей, копошащихся в сене. Потом, шумно вздохнув, продолжает свой путь: должно быть, это её стог сена? Прости, бурена, говорю ей, и пойми...