Линдсей любила мороз, который пощипывал за нос, любила снежные заносы и абсолютную тишину соснового леса, покрытого толстыми шапками снега. Она стала прекрасной лыжницей и каждый уик-энд проводила вместе со своими друзьями в Вермонте, в горах Элк-Маунтин. За эти шесть месяцев с ней произошли странные вещи. Куда делся угрюмый и угловатый подросток, каким она была некоторое время назад? Она постепенно приобретала ту самую грациозность, которая свойственна немногим женщинам. И помогли ей в этом лыжные прогулки. Именно на лыжах она впервые почувствовала себя уверенно и свободно и тут же поделилась своими впечатлениями с Гэйл Верт, своей самой близкой подругой, во время одной из поездок на склон горы Морон-Маунтин.
Гэйл, сногсшибательная блондинка, которая спускалась с ней в одной паре, восприняла ее слова вполне нормально.
— Ну конечно же, Линдсей, от твоей неловкости не осталось ни следа. Забудь об этом. Правда, твои волосы все еще сбиты в кучу, но если ты приедешь на следующие выходные ко мне домой, моя мама подскажет тебе, что можно с ними сделать.
Линдсей сняла свою красную лыжную шапочку и повернулась к Гэйл.
— Они у меня такие жесткие и закрученные, что вряд ли кто-нибудь сможет с ними справиться. — Ее слова прозвучали так легко и спокойно, как будто ее эта проблема волновала уже не до такой степени, как некоторое время назад.
— Нет-нет, она знает, что нужно делать с такими волосами. Значит, ты приедешь к нам?
— А что мне еще остается делать? Почему бы и нет? Мне будет очень приятно познакомиться с твоей мамой-чародейкой.
— Знаешь, Линд, твои волосы уже не такие курчавые, как раньше. Они стали просто волнистыми, но ты не можешь справиться с ними только потому, что они чересчур жесткие. Думаю, что мама поможет тебе найти на них управу.
— Помчались! — закричала Линдсей, когда они спрыгнули с сидений подъемника.
Это был тот самый горный склон, на котором для Линдсей закончился лыжный сезон 1982 года. Посреди него она упала и сломала ногу. На нее неожиданно налетел какой-то парень, который, видимо, впервые встал на лыжи, так как очень неумело спускался, и в конце концов полностью потерял контроль над ними. Сам он, кстати сказать, остался целым и невредимым, а вот она получила очень серьезный перелом и довольно долго пролежала в больнице. Самое интересное, что ей и в голову не пришло позвонить родителям, пока ее лечащий врач, молодая женщина с очень сильными контактными линзами, не напомнила ей об их существовании.
— Почему бы мне не сделать это вместо тебя, Линдсей? — неожиданно предложила она во время одного из осмотров. — Сейчас ты наглоталась болеутоляющих таблеток, и твоя бессвязная речь, безусловно, может порядком напугать их. Ты же знаешь, как ведут себя родители в подобных случаях.
— Моего отца ничто не может испугать, — грустно заметила Линдсей.
— В таком случае испугается твоя мать.
— Моя мать не лучше отца. Не волнуйтесь, доктор, все будет нормально. Не стоит об этом беспокоиться. Я здесь, а они в Сан-Франциско, и мне не очень хочется сообщать им о случившемся.
— Ерунда какая-то, — с недоумением сказала доктор Бэйнз. К величайшему изумлению Линдсей, первым человеком из числа родственников, которые навестили ее, была семидесятисемилетняя бабушка, появившаяся у ее постели на третий день после случившегося. Она была по-прежнему живой, очень подвижной и жизнерадостной в своем розовом шерстяном костюме и шляпе, напоминающей по форме старинный колокол. Увидев ее в своей комнате в общежитии, Линдсей чуть с кровати не свалилась.
— Ты не приехала домой на Рождество, — без обиняков заявила бабушка, как только остановилась у ее кровати.
Линдсей в это время весело болтала со своими подружками, положив загипсованную ногу на стул. Гэйтс обвела строгим взглядом комнату, задержав внимание на пакетах из-под чипсов и пустых банках из-под кока-колы. На ее лице тут же проступило неудовольствие от того бардака, который царил в этом жилище. Подружки Линдсей удалились почти сразу же после того, как она представила им свою бабушку. Осмотрев комнату, Гэйтс убрала несколько пустых пакетов и решила, что теперь стало намного лучше. Линдсей внимательно наблюдала за бабушкой, пытаясь вспомнить, вела ли она себя дома подобным образом. Нет, бабуля всегда сторонилась домашней работы и почти никогда никого не ругала, хотя Линдсей хорошо знала, что за всю свою долгую жизнь бабушка проглотила немало горьких ругательств.