— Вы употребляете в речи слово «пипец»?
— Не ругаюсь матом при леди. Ты сама себе налила?
— У меня тоже вспышки! — заявляю. В эту секунду открываются резервы, меня наполняет энергия, а жажда сменяется каким-то жгучим жаром. — Мне даже нравится! Я так классно себя чувствую! У-ух! — Кружусь на месте, танцую.
Макс прислоняется плечом к стене и смотрит на меня, слегка улыбается, и я снова кружусь. Он усмехается.
А я думаю о том, что он красивый. Нет, он сверхкрасивый, причем красоту его описать очень сложно. Я от таких мужчин всегда за километр держалась. В нем нет ни грамма женственности, в отличие от парней, с которыми я недавно познакомилась на съемках. От начала и до конца мужик. Высокий, спортивный, плечи эти пловца. Он с татуировками и заломом между бровей. Он взрослый в каждом жесте, в каждом слове. Грубый, уверенный в себе. Со щетиной на лице, квадратным подбородком и всем прочим, что оттолкнуло бы в других. Но Макс почему-то нравится. Он так сильно нравится, что подгибаются пальцы ног. Запыхавшись, останавливаюсь перед ним и заглядываю в глаза. Сердце бахает, голова кругом. Его рот приоткрывается, я привстаю на цыпочки.
Пол покачивается снова, я теряю равновесие, и Максим меня ловит. Прижимает к себе быстрым движением. Грудь у него твердая, пахнет он… по-мужски, собой, ладонь широкая на талии. Ни сантиметром ниже. Сердце молотит, ноет, болит. Господи.
Максим наклоняется и целует в губы. Следом мир тонет в темноте.
Я застываю и умираю всем существом, каждой клеточкой. Боже… Что он творит?!
Пошевелиться не в силах. Сердце делает кульбит, потом еще один — там целая олимпийская серия. Губы Максима не наждачка, как могло показаться ранее, когда грубил и слал матом. Они… мягкие. Я закрываю глаза и, обалдев, робко отвечаю.
Он обнимает надежно и тепло обеими руками. Я ощущаю на своей коже мятное дыхание, я дрожу от вопиющей близости. Макс совершает еще движение губами, а потом еще одно — чувственное, нежное, и я остаюсь пораженной в самое сердце. Я в жизни не могла подумать, что он… что с ним… может быть сладко. Пробую, отвечаю, я… растопыриваю пальцы рук. Я… отчего-то с ума схожу.
Это так приятно. Господи, как это приятно.
Нерешительно обнимаю его за шею. Трясет. Трясет от того, какой он… большой, взрослый, настоящий герой, сейчас — внимательный и осторожный.
— Аня, Аня. — Максим отстраняется мягко. — Тише, девочка. Не туда я нас веду.
— Это шторм.
Сердце где-то в горле. Пальцы рук и ног покалывает, а в груди и внизу живота печет. Печет с каждым ударом все сильнее, как будто кипятком в меня брызгают.
Максим на секунду к себе прижимает, и я чувствую себя невесомой.
— Я испугалась этого Льва Васильевича очень сильно. Спасибо вам. Спасибо.
Он качает головой.
— Сука. Я его зарою. Завтра. Шампанское.
— Я не понимаю.
— Ты сейчас запрешься и ляжешь спать. Никому не открывай. Особенно мне.
— Почему особенно вам?
Стреляет глазами, отворачивается.
Душа замирает. Мы крепко держимся за руки, пока идем по коридору. Прямой физический контакт искрит. Я представляю, что мы вот так идем по городу вдвоем. Представляю и шалею от собственной смелости.
Мир падает на другой бок, Максим тоже покачивается.
— Вы пьяны?
— Я тебя. Пиздец хочу.
Прошибает насквозь. Я больше не чувствую ни рук, ни ног, ни тела. Застываю от ужаса, вспоминаю ту каморку, фотографа.
— Не трону, не бойся. Где твоя каюта?
Коридор какой-то бесконечный. Поворачиваем. Всё, о чем я думаю, — это Макс.
— Максим. Максим. Имя красивое.
— И у тебя красивое.
— Правда? Спасибо. Меня в честь бабушки назвали. Мама хотела Кирой, но папа настоял.
— Аня, ты и сама красивая. Если бы я был твоим отцом, я бы приставил к тебе охрану. Блядь. Что происходит. — Он качает головой. — Охрана бы нам не помешала уже сейчас. Где, ты сказала, твоя каюта?
— Я не знаю.
Начинаю оглядываться и понимаю, что мы в совершенно незнакомом коридоре с ковролином на полу. В нашей части яхты такого не было.
Губы горят нестерпимо, я в ужасе от того, что мы целовались. И от того, что перестали. Полный сумбур.
— Я не помню, куда идти!
— Мою мы прошли, — кивает Максим назад.
— Сейчас. Я… вернусь обратно. Она… этажом ниже! Простите, голова кружится. Мне жарко. Душно.
Мы смотрим друг на друга. В его глазах просто пламя, он смотрит в упор, и кажется, что между нами прозрачная стена толщиной в полметра, из его выдержки и воспитания на гречке. Иначе он бы уже подошел. Как в кино прижал меня к себе.
Хмурится. Его движения словно надломленные. Меня же топит волнами, будто я все же прыгнула за борт, вот только они горячие, как парное молоко. Одна за другой омывают. Тепло, приятно, жарко. Я расстегиваю несколько верхних пуговиц на платье.