Макс упирается ладонью в стену и зажмуривается. Я касаюсь его плеча, как до этого делала танцовщица, в этот момент он рывком притягивает меня к себе, прижимает к стене. Да так, что пищу! Нависает.
— Блядь, как ты пахнешь.
Я громко, жадно дышу. Его губы накрывают мои, и я умираю. Вмиг умираю от сладости и восторга, от нежности и грубости, от его вкуса.
Есть такие чувства, которым нельзя сопротивляться.
Вцепляюсь в его шею, обнимаю. Он целует так, что душа в клочья. Я не думаю… не уверена, что после таких поцелуев можно продолжать считать себя девственницей. Нежно его глажу, я дышать боюсь. А потом, громко застонав, ерошу волосы на его затылке.
Максим отрывается и отходит на два шага. Поправляет штаны.
— Малая, со мной что-то не то. Дурной. Сделаем так.
Он достает карточку, его руки дрожат. Я сама как дурная, на моих губах его вкус, я ни о чем другом думать не могу. Я такого чувства не знала. В кино видела только.
Я влюбилась?
— Я в вас втрескалась. Кажется, — сообщаю искренне, как есть.
Сердце в груди горит. Как такое скроешь? Он целовал, а я летала в облаках.
— Я ни с кем ни разу. Я просто… не хотела раньше.
Карточка из его рук падает. Макс быстро наклоняется, шарит по полу, поднимает. Ведет меня до своей каюты, открывает дверь и заталкивает меня туда.
— Ложись. Спи. Никому не открывай, — командует безапелляционно. Грубит.
Волосы дыбом, я не представляю, как такому можно не подчиниться.
— А вы?
— Я, блядь, или упился, или тоже влюбился. Подышу.
Он закрывает дверь перед носом, и я остаюсь одна в небольшой каюте на одного человека.
А говорил, что не матерится при девушках.
На стуле висит его рубашка. Я подхожу, хватаю, прижимаю к себе и жадно вдыхаю запах.
Боже…
Зря. Мир погружается в туман. В животе пожар такой, что буквально умираю. На стенку лезть хочется. Я думаю о поцелуе, о поцелуях с Максом и трясусь.
Трогаю, трогаю свои губы. Тру их до боли.
Есть такие чувства, которые оправдывают всё. Даже плохие поступки.
Сажусь на кровать, дрожу. А потом я натыкаюсь взглядом на корсет той танцовщицы, она надевала его для танца на топ. Поражает ужасом. Она была здесь. Раздевалась. Но постель не тронута. Боже. Ревность ударной волной сносит здравый смысл. Я трясусь. Я…
Срываюсь с места, открываю дверь и выглядываю в злополучный коридор.
Максим. Он сидит чуть поодаль на корточках, спиной к стене прислонился. Сжимает виски. Увидев его в такой позе, замираю. Она настолько ему не идет с его-то осанкой, что меня прошибает. Чувствую боль. Его боль. Какой силы она должна быть, чтобы заставить этого мужчину вот так сжаться?
Издалека видно, как он напряжен. Кажется, что каждый мускул налит кровью.
Я вдыхаю воздух, который словно пропитан им. И понимаю, что Максиму больно, как и мне. Пот градом. Сердце бедное колотится, трепещет. Я хочу утешить. Укутать, подарить покой и ласку.
— Максим! — окликаю.
Он поднимает глаза, смотрит на меня.
В каюте светлее, и я отвыкла от полумрака. Не вижу, что в его глазах.
— Мне плохо.
Он поднимается и подходит.
С трудом отдаю себе отчет в том, что иду навстречу. Мы встречаемся на середине, и мой мир сужается до него одного. Я больше ни с кем другим не хочу целоваться. Никогда. Всё, о чем мечтаю, — поцеловать его еще раз. Еще один раз.
Максим накрывает мои губы своими, и я делаю глубокий вдох. Его руки обнимают крепко, а потом начинают ласкать. Он водит ладонями по спине, плечам, и это настолько приятно, что я задыхаюсь. Никогда в жизни мне не было так приятно. Никогда в жизни я не чувствовала ничего подобного. Его руки — одновременно бережные и сильные — безумное сочетание. Я дрожу. Мир покачивается из стороны в сторону, а затем крутится волчком.
Его язык проникает в мой рот.
Я люблю тебя.
Макс стягивает с меня платье. Сначала пуговицы в стороны летят, мягко приземляясь на ковролин. Потом ткань падает.
Я люблю тебя.
Расстегиваю его рубашку и голой льну к груди. Боже, как он пахнет.
— Мне больно, — шепчу. — Пожалуйста, мне больно.
Спазмы сводят живот. Слезы текут по лицу. Макс собирает их губами. Он так нужен мне. Он — всё. Объятия и поцелуи становятся жадными, хаотичными. Необходимыми, как воздух. И мы дышим. Надышаться не можем. Вот откуда это выражение взялось — как-то мигом догадываюсь.