Представляю себя через несколько лет в Париже, отдыхающей в таких же апартаментах и каждую минуту знающей, чего мне это стоило.
Как это можно пережить? Не сойти с ума и радоваться вкусной еде, красивым видам? Как?!
Подхожу к шкафу, беру первую попавшуюся футболку и машинально нюхаю. Едва уловимый аромат женских духов вызывает острый приступ тошноты. Держу эту футболку, и мне дурно. Она воняет. Со всех ног несусь в ванную и бешено долблюсь в дверь.
Одинцов не сразу открывает, а когда делает это, я кидаюсь к унитазу, и32 меня выворачивает наизнанку. Максим за спиной быстро вытирается, я краем глаза улавливаю, что голый. Оно и понятно, даже депутаты снимают костюмы перед душем, и все же к этому я оказываюсь не готова. К счастью, находятся дела поважнее — меня вновь тошнит. И мне даже по фигу, что при нем. Всё по фигу. Мне так плохо! Так плохо и горько!
Сажусь на белый пол, отматываю бумаги и вытираю рот. Снова плачу, когда Одинцов приносит стакан воды и присаживается рядом.
Пить хочется смертельно, поэтому стакан я осушаю залпом.
— Еще, — прошу, дрожа. — Пожалуйста.
Пол под задницей теплый, на нем спать можно. В этой квартире все красиво и продумано, здорово здесь им будет жить потом.
Осушив еще один стакан воды, я ощущаю облегчение.
— Извини, — шепчу хрипло. — Оно само, я не специально.
— Ты как?
Киваю, дескать, лучше.
— Хотела футболку твоей женщины надеть, она воняет, и… вот результат.
Через час мы сидим в ресторане и ждем заказ. На мне — белоснежная рубашка Максима. Джинсы и носки его невесты, но они пониже, и поэтому терпимо. В бедрах и талии джинсы чуть велики, а в длину, наоборот, коротковаты. Странно, мне показалось, она высокая.
Одинцов не отрывается от мобильника, а я болтаю ногой под столом и смотрю в одну точку. Заказала себе куриный суп и карбонару.
— Я записал тебя в клинику на завтра, съездим вместе, — произносит Максим. — Паспорт у тебя же есть?
Сердце сжимается до адской боли. Завтра. Он сказал завтра, хотя бы не сегодня.
— Есть.
— Посмотри на меня.
Качаю головой. Его голос звучит очень спокойно, но каждое слово прошивает иглой:
— Не вздумай сбежать или что-то в этом роде, я тебя все равно найду. Ты ведь это понимаешь? Я сделал один звонок и узнал о тебе все. — Он называет мою прописку, имена родителей, их место работы. — Если решишь что-то с собой сделать, я тебя найду на том свете.
— Интересно как? — Вскидываю глаза. — Цыганская магия? Ты ведь цыган, я рассмотрела твою татуировку, потом загуглила, что это.
— Она самая, — отвечает Максим, чуть улыбнувшись. Дьявольски.
— Ты умеешь колдовать? Вообще-то это страшный грех.
— Мне можно, у нас санкция от Иисуса. Я не шучу, ты от меня ни на земле, ни под ней не спрячешься.
Он произносит это таким тоном, что отчего-то последние сомнения пропадают: найдет и в аду, прости господи.
— Пока я не решу, что дальше с тобой делать, ты не предпринимаешь вообще никаких шагов. Сидишь и ждешь. Этот момент ясен?
Молчу.
— Аня, коммуницируй.
— Ясен.
— Что у тебя со съемкой?
— Я прошла пробы у Жана Рибу. Говорила же, что пройду, а ты не верил. Поначалу он отнесся без особого интереса, сделал пару кадров словно от скуки, посмотрел, что вышло, и потом как прицепился! Мы работали три часа без остановки, я ужасно устала и была голодна, он повторял что-то на французском много-много раз подряд, его ассистентки кивали. Я, к сожалению, на английском как-то что-то могу, но с французским беда, хотя можно ведь подтянуть. Он спросил, есть ли у меня загран и какие-нибудь незавершенные контракты. Мне эту фразу перевели.
Нам приносят тарелки: мне — суп, а Максиму салат из помидоров и огурцов. Да уж. В жизни бы такое не стала заказывать в ресторане. Нарезать овощи крупно — тоже мне блюдо, дома за пять сек можно сделать.
— Спасибо большое, — благодарю я.
Официант лучезарно улыбается.
Как только мы вновь остаемся наедине, я беру ложку и принимаюсь за обед. Голодная адски, оказывается. С самого утра крошки во рту не было.
Только через несколько минут понимаю, что Максим не ест. Смотрит на меня все это время. Становится неловко. Может, я ем как-то недостаточно благородно? По сторонам озираюсь — даже не заметила, как тут дорого-богато, не до изысков сейчас. Беру салфетку, промокаю губы. Он продолжает пялиться. Помидоры свои, видимо, расхотел. Смотрит и смотрит.
Блин.
— Тебе оставить? — спрашиваю.
— Что? — чуть прищуривается.
— Ты так смотришь… Я подумала, может, тебе оставить суп? Хочешь? — Зачерпываю и тяну ложку к нему.