Выбрать главу

— Нормально, — произносит вслух. — Просто будь собой.

Мы останавливаемся у высокого забора, периметр которого утыкан камерами. Вдоль кирпичной кладки высажены аккуратно подстриженные растения, зеленый газон робко проглядывает из-под первого снега. Чисто вокруг, аж глаза слепит. И тихо.

Догадываюсь, как нелепо я выгляжу рядом с этим великолепием. Не могу заставить себя не пялиться. Пятилетка была за три года, а мне придется ее отработать за день. Вновь смотрю на свои джинсы — они чистые, но очень скромные. Я ведь не дура, понимаю, что это за люди и как они меня оценят. Помню, что первое впечатление нельзя произвести дважды.

Максим открывает калитку, и мы заходим во двор. Идем по вымощенной плиткой дорожке. Навстречу кидаются два черных лабрадора, которые скулят от радости, бьют хвостами, облизывают Максиму руки. Уделяют внимание и мне. Быстро присаживаюсь, глажу, собаки радуются, умудряются лизнуть меня в щеки, и я смеюсь. Хоть что-то здесь понятное, собак я люблю, они что в столице, что в Упоровке одинаковые.

Дверь тем временем отворяется, в очередной раз за день разбив мое бедное сердце. На крыльцо выходят три женщины. Судя по возрасту, это бабушка и сестры Максима. Что первым бросается в глаза — на них юбки в пол. И все три пялятся на мои сверхоблегающие скинни-джинсы. Их рты открываются.

Я сама впадаю в шок. Кутаюсь в куртку Максима.

— Привет, ба, — улыбается он. Подходит, здоровается. — Папуша, Эля. Отец дома?

— Да, идет. Максим… а это кто? — юлит старшая, выглядывая из-за его плеча.

Максим возвращается ко мне, обнимает за плечи и подводит ближе. Нервная улыбка растягивает губы до ушей, причем уголки жутко дергаются. Кажется, мои брекеты этих милых людей волнуют куда меньше, чем джинсы. Они так смотрят, что я еще раз проверяю: вдруг штаны испарились.

— Мои дорогие, любимые люди, — начинает Максим, — хочу вам представить свою невесту. — Его спокойному голосу можно позавидовать. — Это Анна. Мы с Аней подали заявление в ЗАГС, она ждет моего первенца.

В этот момент на пороге появляется мужчина с тростью. Высокий, худой. Светлые волосы, пронзительные голубые глаза, но прочие черты лица до боли знакомы, я видела их в Максиме. Мужчина сильно хромает, но, добравшись до цели, выпрямляется.

Максим повторяет все то же самое своему отцу.

— Здравствуйте, — говорю я, лыбясь как умалишенная.

— Здравствуйте-здравствуйте, — хрипло отвечает бабушка Максима.

Цыганка. На вид типичная цыганка — невысокая, смуглая, полная, но при этом горделивая. Темные волосы прибраны под цветастый платок, кофта леопардовой раскраски, черная юбка.

У старшей сестры Максима рот расплывается в саркастической, полной счастья улыбке, будто она выиграла суперприз в лотерею, и мне становится жутковато. Младшая пялится молча, слегка растерянно. Отец опирается на свой батожок.

— Что ж, — произносит он. — Раз так, проходите к столу. Руся скоро будет. Надо ей… позвонить хоть… что ли.

Максим кивает мне идти, и я слушаюсь. Разуваюсь у входа, снимаю куртку, в общей суматохе слыша его приглушенный голос.

— Папуша, мне надо отъехать. Привезешь Аню в свой салон к четырем?

— Некрасиво, брат, — отвечает она. — Привез и бежишь.

— У меня проблемы.

Сердце бахает так, что голова кружится. Он что, привез меня сюда и сваливает?! Серьезно?!

— Ты мне должен разговор, — шипит его сестрица.

— Не только тебе. Накорми мою девочку, матери и ба-Руже в обиду не давай. И привези, окей?

— Привезу.

— Ба-Ружа, до свадьбы Аня поживет здесь, хорошо? — говорит Максим громче. — Ее родители далеко, ей нужна забота. Приготовишь комнату?

— Приготовим, сынок, приготовим.

Я смотрю на него. Если бы была в состоянии вымолвить хоть слово, показала бы ему, какой естественной могу быть. Как он там сказал? Гламур — вчерашний день? Позавчерашний.

— Аня, увидимся вечером, — произносит Максим и, не дождавшись ответа, покидает дом.

Оставляя меня наедине с его многочисленными родственниками. Старшая сестра, Папуша, берет меня за руку и неискренне улыбается:

— Пойдем, милая, чайник закипает.

Глава 22

— Мы в музее познакомились, — громко рассказываю я.

Едва зашли в кухню, бабушка и Папуша начали говорить на цыганском, чуть ли не орать друг на друга. Я так перепугалась, господи, поэтому при первой же паузе решительно заговорила по-русски, обращаясь к Станиславу Валерьевичу.

Тот устроился напротив, улыбается натянуто. От улыбки такой становится не по себе. Глаза у него светлые, но взгляд цепкий, не хуже, чем у Максима.