— Тебе показалось, или я в состоянии аффекта ляпнул что-то несуразное.
— Жаль. Я думала, что снюсь тебе.
Он снова молчит, мерно дышит. Я так удобно лежу, как никогда на свете.
— Поспи, Аня.
— Не уходи, пожалуйста. Я не хочу быть одна.
Он поглаживает, это очень приятно.
— Я не уйду. Утром сходим на УЗИ, потом поедем домой. Родные ума сходят, только кивни ба-Руже или Папуше, они мигом приволокут в твою комнату раскладушку.
Снова хихикаю.
— Спасибо.
Он усмехается:
— Не надумала на Кипр?
— Это из-за Кале, да? — парирую. — Они решили преподать нам урок за то, что мы не поддались на шантаж?
— Из-за Кале.
— И что теперь? Ты же не бросишь этот район?
Вспоминаю слова его босса.
— Волнуешься за Кале после случившегося?
Молчу некоторое время. Потом выдаю на одном дыхании:
— Ты знаешь, я думаю, что в Кале живет много детей. И беременных девушек, таких как я, которым некому помочь. У меня есть ты, а у них — никого. Только ужас, одиночество и неизвестность. Представь, если с ними такое сделают, и никто не отправит их на частной скорой в шикарную клинику и не будет обнимать всю ночь. Да и сдаться — это удел слабаков. А мы не слабаки.
— Не слабаки. Все запомнят: с нами так нельзя. Это я тебе гарантирую.
Хороший он. Самый лучший. Гладит меня, жалеет. Невольно вспоминаю грубые слова Олеси, аж передергивает. Мой Максим не такой, не представляю его таким.
Устраиваюсь поудобнее и погружаюсь в забытье. Пустоту, свет и полет!
А еще мне снится, что Максим целует в макушку и произносит:
— Мне снилась девочка. Дочка, малыш. Раньше я не видел ее лица, только издалека младенца, просто знал, что моя. Прошлой ночью она сильно плакала, а когда увидела меня, улыбнулась. У нас с тобой родится дочка, Аня. Самая красивая девочка.
Глава 32
— Ба-Ружа, можно? — стучусь в дверь.
У Ба-Ружи четверо сыновей и дочка — Евгения Рустамовна, мама Максима. Последнюю дома зовут Руся, сокращенно от Русалочки. Когда она родилась, была страшненькой, сморщенной, старшие братья увидели и, посовещавшись, назвали в честь морской красавицы.
Я не разобралась до конца в местных порядках, но знаю, что родив четырех сыновей Ба-Ружа стала важным человеком в таборе, и теперь сама может решать, где жить и с кем. Последние двадцать лет, после смерти мужа, Ба-Ружа живет на пять домов. У каждого из детей есть особая комната для нее.
Но, как недавно пошутил Станислав Валерьевич, именно в его доме она проводит девяносто процентов времени и чувствует себя полноценной хозяйкой.
Стучусь еще раз. Ба-Ружа не отвечает. Я переоделась в длинное платье, перед тем, как идти мириться. Ну что еще сделать? Приоткрываю дверь, заглядываю: сидит на кровати, насупилась. Вяжет, делая вид, что не заметила вторжения.
— Давайте помиримся, — прошу я. — Пожалуйста. Я же плакать сейчас буду.
— Не надо плакать. — Фыркает, впрочем, не злобно.
Это бодрит. Захожу в комнату и, прикрыв за собой дверь, присаживаюсь рядом. Бабушка оценивает мой приличный вид и одобрительно кивает.
— Девушка должна быть гордой и недоступной, — сообщает она мне. — Зачем ему на тебе жениться, если ты и так пускаешь его в кровать?
Округляю глаза. Ну бабуля! Еле ходит, а тоже про постель.
— Мы в больнице были, оба раненые. Максим меня жалел.
— Еще и в больнице, где кто угодно мог это увидеть! — качает головой. — Цыганка бы так никогда не поступила.
— Ба-Ружа… — облизываю пересохшие губы. Она так тепло меня встретила, но едва я рассказала, что мы с Максимом ночевали вместе на узкой кровати, поднялась из-за стола и ушла. Папуша велела мириться. — Я же беременная от него. Вы ведь понимаете… эм, что этому предшествовало?
— Понимаю. И не одобряю. Но одно дело, когда мужчина затащил к себе и не отбилась, и другое — спать с ним у всех на виду до свадьбы!
Минуту длится пауза. Мой взгляд мечется, хаотично взвешиваю аргументы. В итоге набираюсь смелости и произношу заговорщически:
— Вообще-то я не очень-то и отбивалась в ту ночь.
— Об этом людям знать не обязательно, — кротко парирует она.
Смеюсь.
— Ба. Ну ба-а-а. Ну что вы в самом деле! Поздно мне уже строить из себя гордую.
— Русские превратили себя в проституток, неудивительно, что на них никто не спешит жениться. Честная цыганка блюдет честь до свадьбы. Я свою простынь до сих пор храню, как доказательство невинности и достоинства. И Руся хранит.
Ба-Ружа смотрит в окно, в даль, хотя по ощущениям — погружена в свои мысли. А я на нее пялюсь. Морщинистое, всегда усталое лицо, добрые бледные глаза. Пальцы — крупные, грубоватые, как у мамы, которая всю жизнь в тяжелой работе. И такие же теплые, заботливые.