Нелегко ей приходится. Живет на стыке двух культур, стараясь каждой соответствовать, и всех детей, внуков и правнуков долюбить. Она не виновата, что так воспитывалась.
Папуша рассказывала, что несмотря на всю консервативность, именно Ба-Ружа разрешила дочери учиться и заставила мужа эту учебу оплатить. Как мать четырех сыновей она имела право голоса.
А потом, когда ее дочь пришла с поклоном и попросила разрешения развестись с отцом Папуши, который бил и изменял, благословила. Если бы Ба-Ружа уперлась и велела терпеть, не было бы сейчас ни Максима, ни Эли, потому что без родительского благословения браки или разводы в таборе не случаются.
Потом была бойня. Станислав Валерьевич силой вырвал Русалочку с Папушей у мужа и спрятал. Начались драки, угрозы, разборки. Братья и первый муж проклинали, обещали со свету сжить! В итоге силой и подкупом молодой посол заставил соперника написать отказ от Папуши и удочерил девочку. Одинцовы тут же улетели в Турцию, Станислав Валерьевич как раз получил работу в посольстве. Но если бы не прогрессивная своенравная Ба-Ружа, не было бы этой семьи.
Поэтому я обнимаю ее за шею. Бабушка смягчается и обнимает в ответ. Я совсем не похожа на цыганку, и знает она прекрасно, что не силой меня взял Максим, но пустила к себе в сердце нищую беременную девочку.
— Надо, чтобы по-честному было. Понимаешь, дочка? Чтобы правильно. Чтобы ты в любой момент при любой ссоре могла ткнуть ему эту простынь в лицо и сказать — помнишь? Помнишь, что ты взял, без спроса? Опозорил честную девицу! Теперь люби меня и заботься! — в ее грубоватом голосе прорезается девичья пылкость, и я вдруг представляю себе на месте полной старой женщины молодую гордую цыганку.
— Я вам честно говорю, мы даже не целовались этой ночью. Да куда там! Смотрите.
Задираю платье и показываю живот — он черный от синяков. Ба-Ружа закрывает лицо и плачет, причитая, как хорошо, что защитили наговором ребеночка.
— Максим меня не целует, — признаюсь я тише. — Совсем. Только в лоб. Мне иногда кажется, что ему и не хочется, — опускаю глаза.
— Если бы не хотелось, не было бы ребеночка у тебя в животе. Всё будет после свадьбы, он ценит твою гордость. Жаль, что простынь не сохранилась. Я бы всем показала, какую девочку нашел мой внук! — ликует она. — Свою собственную. А то, что нагулявшийся… плохо, конечно, но он мужчина, не дотерпел до судьбы своей. Родилась ты на тринадцать лет позже, Анечка. Прости его за это. Прости, дочка, и думай не о прошлом, а о своем личном счастье и замужестве.
Ее слова царапают. Гордиться тем, что была невинной, как-то… странно. Но сейчас, в этой комнате, рядом со старой цыганкой, мне так сильно хочется быть «его собственной». Быть любимой Максима Одинцова, которую он искал всю жизнь, что улыбаюсь. Пусть так.
Ба-Ружа сильно отличается от моей родной бабушки и внешне и по складу характера, но… именно рядом с ней я снова чувствую себя любимой.
Следуя порыву, достаю мобильник, листаю альбом.
— Смотрите, что у меня есть. Простынь и правда нельзя было забрать с яхты, она… хм, не наша. Но я сфотографировала. Пойдет?
Я действительно сделала фотографию кровати утром на яхте. Тогда думала, вдруг пригодится в полиции, если Одинцов начнет мстить. Никому ее не показывала, разумеется.
Ба-Ружа смотрит внимательно, вгоняя меня в стыд, улыбается и кивает. После чего начинает показывать розовые носки, которые, оказывается, вяжет специально для меня. Это сто процентов, ни у кого из женщин в доме больше нет лапы такого размера.
Все мы разные, у каждого свои представления о правильности и порядке. Но когда в сердце живет настоящая любовь, прощаешь близким ошибки, установки, ссоры и продолжаешь заботиться. Несмотря ни на что.
Она обиделась на меня, но носки при этом вязала. Это так трогательно, что я тут же примеряю. А потом обнимаю Ба-Ружу от всей души.
Хорошо, что пошла-помирилась. Скоро приезжают родители, и мне не помешает поддержка.
Глава 33
Экзамены я сдаю. И в тот день, когда получаю результат, приезжают родители. Такой вот двойной праздник.
Евгения Рустамовна радуется моим тройкам, кажется, больше всех на свете!
— У тебя будет аттестат! Какая же радость, Аня! Нам нужен торт! Эля, доча, как называется та кулинария, в которой мы заказывали кексы тебе на день рождения? — щебечет она, порхая по кухне.
Ба-Руже совершенно нет дела до моих оценок, она довольна, что я рассекаю в длинных платьях и помогаю по дому. На ее взгляд, как женщина, я сделала всё, что только могла.