Сглатываю. Макс же накладывает салат мне и себе. Его пальцы больше не перемотаны, шрамы на них розовые, заметные.
— Болит, да? — киваю на руки, заметив, что он их разминает.
— Нет, не сильно. Это всё ерунда.
Кошка тем временем мурчит, вьется, старается дотянуться и полизать там, где болит.
— Бандитам досталось больше, я помню, — тоже беру вилку с ножом.
— Бить беременную девочку… любую девочку — это за краем. Жаль, что лишить жизни человека на самом деле сложно.
— Где ты научился драться?
Он чуть хмурится.
— Я не умею драться. Я же сын посла, рожденный с серебряной ложкой во рту, долгожданный первенец и всё такое. Очень долго после моего рождения моя мать не могла забеременеть. Эля у нас подаренная богом, — он говорит о младшей сестре с большой любовью. — Десяток лет все внимание шло мне, а потом, слава богу, семья переключилась на Элю, и я вырос не таким избалованным придурком, как могло бы быть. Но наверное, ты в курсе, как это бывает. У вас с братом такая же разница?
— Да… такая же. Я видела, ты двигался не по наитию. И у тебя был кастет, который ты знаешь, как использовать. Не очень похоже на избалованного придурка. Так ты тренировался?
— Ну, может, чуть-чуть, — делает глоток вина.
Я тоже пригубляю, но не пью, только касаюсь языком. Пикантно.
— Так зачем сыну посла уметь драться? — тоже беру нож и вилку.
— Дразнят ведь не только рыжих, — говорит он туманно.
— Тебя дразнили в детстве? Но почему?
— Из-за внешности, — он проводит по лицу. — Из-за матери и сестры цыганки. И меня, и Папушу, она еще упертая, ни в Турции, ни здесь наотрез отказывалась носить что-то менее типичное. Папушу видно издалека.
— Не понимаю, зачем поддерживать культуру, от которой бежали?
— Бегут не от культуры, малыш, а от людей. И чаще всего конкретных, чьи имена можно назвать в полиции, если там захотят послушать. Я не горжусь своим происхождением, но и не стыжусь его. Я такой, какой есть, надеюсь, по большей части без перегибов. Давай лучше поговорим о тебе. Почему Апрель? Странная такая фамилия. Откуда твой отец?
Улыбаюсь.
— Февраль. Я не знаю, папа никогда об этом не рассказывал. Фамилия и фамилия. Это было неважно, я никогда не думала, что она какая-то особенная. У меня были веснушки, рыжие волосы и острые колени. Мой брат постоянно болел. Отец… иногда приходил пьяным на работу, а работал он в школе, и… это был кошмар. Его несколько раз увольняли, но так как учителей физики в Упоровке нет, возвращали обратно. Он хороший, но когда выпьет, будто другой человек.
Я боюсь, как бы он чего не выкинул на свадьбе, но сказать об этом вслух не решаюсь. Как и о шубе. Только не сейчас, когда мы целовались в машине, а потом Максим для меня готовил.
— Я понимаю, как это бывает. Алкоголь превращает человека в животное. Я поэтому редко и мало пью.
Немного теряюсь, он имеет в виду нашу ночь на яхте? Максим тут же считывает мою реакцию, и поспешно дополняет:
— Из-за водки я не смог стать судьей. Был тупым подростком, напился и сел за руль. Первый и последний раз в жизни, но меня остановили. Дело тогда замяли, а пятно осталось. Пять лет отработал в суде помощником, сдал экзамен на судью, но в должности мне отказали. Из-за этого тупорылого поступка в семнадцать лет.
— Ничего себе. Они откопали тот инцидент?
— Да, малыш. Я потом гадал — как мог так поступить? Что двигало? Алкоголь размывает границу между добром и злом. Поэтому передо мной тебе точно не стоит стыдиться своего отца.
Я смотрю ему в глаза и снова забываю дышать. Как можно быть таким… идеальным? Во всем? Он как из фильма, из какого-то сериала. Наверное, моего самого любимого.
Следуя порыву, поднимаюсь и подхожу. Обнимаю за шею. Максим тут же усаживает к себе на колени. В этот момент я впервые, кажется, в жизни, полностью отпускаю ситуацию.
Просто доверяю всем сердцем.
Мы вновь обнимаемся, а потом он опять находит мои губы.
Глава 35
— Семён, мы сильно опаздываем?
— Совсем не опаздываем, Анна Дмитриевна. Крюк сделаем?
— Только поняла, что забыла мобильный! — ударяю ладонью по лбу. — Растяпа. Могу и без телефона поехать, но я хотела сделать несколько фоток. Беда-беда.
— Да без проблем, на следующем перекрестке развернусь.
— Это долго будет? — морщусь. — Блин. Как неудобно получается.
— Минут тридцать максимум.
— Ладно. Вроде бы успеваем. Не хочу опаздывать на собственный девичник.
Семен стреляет глазами через зеркало, он часто так делает, отчего на миг становится неловко от его добродушной широкой улыбки. Было бы комфортнее, если бы Максим нанял для моей охраны кого-то постарше. С другой стороны, мужчины возраста его босса, вряд ли бы смогли меня защитить. Семен улыбчив и доброжелателен, при этом я знаю, что вооружен и, бесспорно, опасен.