К Веронике тоже подкатывает, да и к Маше, и к Кате. Ко всем девчонкам. Парням демонстративно грубит. Такое отношение неприятно, ведь в ответ можно только молчать и улыбаться — он гость.
Остальные участники мальчишника активно спорят, много пьют и хохочут. Темы для обсуждения выбирают странные: в данный момент выясняют, было ли в действительности монгольское нашествие на Русь или же историки его придумали. Я поначалу обалдела — было, конечно. Но мужчины такие аргументы выдвигают, что, меняя грязные тарелки на чистые, невольно заслушиваюсь.
Максим и Георгий оказались в команде, которая должна доказать, что не было. Поймав азарт, толкают речи, перебивая друг друга. Я впервые вижу, как Максим смеется, еще недавно поверить не могла, что он умеет такое.
Рассказывает он четко и складно, будто на судебном заседании выступает в каком-нибудь сериале. Та-ак интересно! Стас сказал, что будут бизнесмены, но, кажется, слукавил. Они все тут или историки, или юристы какие-нибудь, легко оперируют фактами, датами и книгами, о которых я даже не слышала.
То едва сдерживаю смех, то мысленно проговариваю фразы несколько раз, чтобы запомнить.
Ложная аналогия. Это ложная аналогия, вы не правы. Кровожадная крыса. Ты офигеешь, какой кровожадной крысой я становлюсь, если дело касается победы в споре.
За столом царит крайне интеллектуальная атмосфера — интересно, можно ли ею напитаться?
— Аня, Анечка, подойди, детка! — кричит Лев Васильевич, разрушая все.
Мгновенно вспыхиваю! Убийственно фамильярное обращение, да еще и при всех, словно я личная служанка.
Втягиваю голову в плечи и нервно перевожу глаза на Максима, которому как раз меняла тарелки. Он отрывается от общения с другом и смотрит на меня, на Льва Васильевича. Слегка прищуривается.
— Аню-ютка! Рыбка моя, плыви сюда, — продолжает звать Лев Васильевич громче.
Будто кипятком ошпаривает. К Максиму, бесспорно, никто в мире не посмеет обратиться столь уничижительно, и я вдруг осознаю, какая между нами непреодолимая пропасть.
Впервые в жизни мне стыдно быть собой, рыжей Аней из Упоровки, сжимающей грязные тарелки, и хочется стать кем-то важным, значительным.
Чуть позже я пойму, что именно в этот вечер зародились мои амбиции. Пустили корни в довольно сомнительной, но весьма питательной почве — остром желании соответствовать мужчине, который умно шутил и относился с добротой. Который несмотря ни на что… произвел впечатление.
Отзываться под его взглядом на детку-Анютку — стало сущим кошмаром.
— Минуту, — улыбаюсь я, почувствовав себя уязвимой.
Хаотично собираю салфетки, торопясь отойти от Максима подальше. Он ведь все слышит, каждое слово.
Щеки горят.
А еще от него приятно пахнет туалетной водой, и я от этого смущаюсь. Засуетившись, случайно толкаю стакан, но Максим ловит, не дав упасть. Вода, увы, расплескивается на его ладонь, мочит манжету. Я тут же кидаюсь вытирать, наклонившись, отчего запаха становится больше. Максим жестом останавливает и спокойно вытирается сам, будто ничего не случилось.
— Извините, — шепчу, похолодев. — Извините, пожалуйста.
— Вода сегодня мой бич, — отвечает он просто и вежливо. — Каплей больше, каплей меньше. Спасибо за помощь.
Вдох-выдох. Он пошутил со мной?
Продолжаю дышать часто и нервно, пока отношу тарелки и, словно на гильотину, возвращаюсь ко Льву Васильевичу.
— Чем я могу вам помочь?
— Ну наконец-то, Анют.
Морщусь. Ну сколько можно?
— Аня. Меня зовут просто Аня.
Смеется и просит у «просто Ани» зубочистки и сок — киваю, исполняю. Потом он хочет заменить стакан и вилки. Делаю. Следом ноет, что блюдо остыло, просит подогреть, а когда приношу — отвечает, что передумал есть.
Тут уж меня взрывает!
— Ну и зря, — не выдерживаю. — Рыба обалденная. Вы поковырялись и бросили, теперь придется выкидывать, а так бы кто-то мог съесть.
Голоса вокруг замолкают.
— Ты, что ли, на нее потратилась, Анечка?
— Нет, но я не люблю, когда переводят хорошие продукты!
Лев Васильевич хмурится. Басов, сидящий неподалеку, громко ржет. Я же чувствую на себе взгляды и поспешно добавляю:
— Извините!
Разворачиваюсь и отношу в кухню эту чудесную радужную форель, которая пахнет богически.
— Анечка! — окликает Лев Васильевич.
Да господи!
Раздраженно оборачиваюсь, в этот момент кто-то кричит: