«Это у него маленько с головой проблемы, вот он ко мне и привязывается», — было моим аргументом.
Давид соглашался, но, тем не менее, не прекращал просить. И я, в конечном итоге, поддался на уговоры и согласился, тем более Давид был прав — взять одногруппницу в поездку, и тем самым оказать услугу её папе, мне, действительно, ничего не стоило. И я, абсолютно не ожидая никаких проблем, предложил одну из эпизодических ролей Маше. Утвердили её на роль практически мгновенно, что было неудивительно — папа её в режиссёрских кругах был известен и уважаем.
— Интересно, что у неё случилось? — хмыкнул я, закрыв глаза в ожидании возвращения мамы.
Бесконечный день всё никак не собирался заканчиваться. Да что там заканчиваться, ещё и двенадцати дня не было, а я уже устал от всех этих «сантабарбар».
Мама вернулась через пять минут и ожидаемо устроила мне допрос с пристрастием.
— А ну быстро говори, что у тебя с этой Машей и почему она плачет?
— Плачет? — якобы удивился я и пожал плечами: — Не знаю. Я тут не причём.
— Опять не причём?! А ну говори: у тебя с ней тоже что-то было?! Она что, беременна?!
— Не знаю… э-э… — опешил прилежный сын от такого предположения.
— Что значит, не знаешь? — даже приоткрыла от удивления рот мама.
— Да нет, конечно! Что ты?! — быстро взял я себя в руки и даже головой замотал для убедительности: — Нет! Нет! И ещё раз нет!
Но это маму не устроило.
— А ну, честно говори! Прекрати врать! Было?!
— Нет!
— Если бы не было, то она бы и не плакала вовсе! Значит было!
— Да не было ничего! Так, поцеловались разок-другой, вот и всё! — неожиданно даже для себя ляпнул я и тут же пожалел об этом.
— Ах, поцеловались!? Ах, разок-другой?! — взорвалась мамуля. — И она тоже забеременела?
— Да нет! Что ты…
— Не «штокай» мне! Совсем от рук отбился, — заплакала мама и вновь стала причитать: — Отца на тебя нет... Если бы он не погиб...
И вновь пришлось её успокаивать...
Наконец, в сотый раз услышав от меня, что Маша не беременна, во всяком случае, от меня, что всё будет хорошо, и что в Москве разберутся, я таки сумел вселить надежду в завтрашний день.
Она перестала плакать и я, сказав, что хочу к себе в каюту, собрался идти спать. Мама моё решение поддержала и согласилась с тем, что в моём состоянии необходимо отдохнуть и хорошенько подумать о своём поведении.
Чмокнул её в щёчку и вышел в коридор, в котором, к счастью, никого поджидающего меня не оказалось. Не теряя времени, помчался к себе в каюту, с намереньем закрыться там и, чтобы ни случилось, никому не открывать.
К счастью, мне удалось это сделать. По дороге меня никто не перехватил.
Обрадовавшись этому, я написал на листе бумаги объявление, и лейкопластырем приклеил его на внешней стороне двери. Закрыл эту самую дверь на замок, и падая на кровать, провалился в беспробудный сон.
Объявление, висевшее на двери каюты, гласило:
«Пишу новый роман! Ни в коем случае не беспокоить! По всем вопросам обращаться к начальнику экспедиции товарищу Лебедеву!
P . S . (постскриптум): При пожаре и затоплении судна выносить в первую очередь!!
ВАС»
Не знаю, что подействовало на посетителей, но никто до вечера меня так и не побеспокоил. Возможно, просто я был пока никому не нужен. Возможно, грозное объявление сыграло свою роль оберега. А возможно, что из-за нервного стресса я так крепко уснул, что не слышал, как стучат в дверь моих покоев.
Тем не менее, когда открыл глаза, то часы показывали девять часов вечера. Посмотрел в иллюминатор. Судя по всему, погода налаживалась. Шторм прошёл. Облачность была умеренной, а заходящее солнце, своими лучами освещало, всё ещё слегка волнующиеся, морские просторы.
Потянулся и пошёл в санузел, что был совмещён с каютой. Ну да, именно такую каюту я себе смог выбить на второй день похода. В ней был и душ и туалет. Да, пришлось применить административный ресурс, чтобы такую роскошь выбить лично для себя. Но мне это было нужно не только для того, чтобы удовлетворять свои потребности с большим комфортом, а для того, чтобы как можно меньше передвигаться по кораблю. Почему? Да потому что любая моя встреча с кем-либо сулила огромное количество бесконечных разговоров. Все, от актеров до пассажиров, желали со мной пообщаться по поводу и без. Это было просто бедствие какое-то. Невозможно было и шага ступить, чтобы кто-то со мной не заговорил.
Я не страдал «звёздной» болезнью. Общение с людьми мне было не чуждо и не в тягость. В тягость мне было бесконечное общение, у которого не было видно ни конца, ни края.