Находясь в Сан-Диего, я получил неожиданный приказ выехать в Вашингтон для участия в ряде совещаний, проводимых в военно-морском министерстве. Я вылетел на самолете 13 апреля и уже утром следующего дня был в министерстве. Меня встретил коммодор Комсток, офицер по материальному обеспечению и оперативному руководству подводными силами при начальнике морских операций. Сопровождаемый им, я на два дня окунулся в поток заседаний. Мои подводники на Тихом океане нуждались чуть ли не во всем, и вот мне представлялась возможность заявить о себе.
Прежде всего я отправился к главнокомандующему военно-морскими силами адмиралу Кингу. Явился я к нему не один, а вместе с контр-адмиралом Добином, командующим подводными силами Атлантического флота. У нас в подчинении находилась большая часть подводного флота США. По какому-то странному совпадению мы выросли в одном маленьком городке — Ламар, штат Миссури — далеко от соленой воды.
Адмирал Кинг был прекрасно осведомлен о положении в подводных силах на обоих океанах, и его замечания о боевой подготовке, распределении сил и наиболее выгодных для патрулирования районах были весьма ценными. Я не согласился с ним только в одном — по вопросу об усилении зенитного вооружения подводных лодок. Я был против того, чтобы мои подводные лодки вели бои с самолетами противника. Немецкие лодки, которые поначалу довольно успешно отражали атаки наших самолетов, стали гибнуть одна за другой в этих неравных боях. Лучшим видом защиты подводной лодки от самолетов является срочное погружение, и я хотел, чтобы мои подводники придерживались именно такой тактики.
Комсток попросил меня выступить на совещании офицеров-подводников морского министерства. Из этого ничего хорошего не получилось, так как я не стеснялся в выражениях, когда говорил о плохих торпедах и о том, что на подводных лодках нет орудий достаточного калибра для потопления вражеских судов. Своей критикой я задел кое-кого из высокопоставленных чинов министерства.
«Если артиллерийское управление, — говорил я, — не может дать нам торпед, которые попадают в цель и взрываются, или палубное орудие, которое было бы побольше детского пистолета, то, ради бога, попросите кораблестроительное управление сконструировать хоть какой-нибудь крюк, чтобы им можно было отдирать обшивку с судов противника!»
В то же время я превозносил так называемые «гостиничные удобства» (усовершенствование гальюнов и системы кондиционирования воздуха), которые были введены на подводных лодках в 1938 году, несмотря на противодействие главного управления. Офицеры управления присутствовали на совещании и, кажется, сумели оценить значение этих новшеств и признали, что «неоперившиеся птенцы» иногда разбираются в специальных вопросах лучше, чем «стреляные воробьи».
В этот же день я навестил своего старого друга контрадмирала Блэнди, начальника артиллерийского управления. Я знал Спайка много лет и всегда восхищался им. После окончания училища, где он уже выделялся своими способностями, Спайк посвятил себя артиллерии и стал главным экспертом военно-морских сил в этой области. Но он не был специалистом по торпедному оружию, и я чувствовал, что его неправильно информируют. Когда я вошел к нему в кабинет, Спайк, уже знавший о моем выступлении, кипел от негодования.
— Не знаю, входит ли в твои обязанности дискредитация артиллерийского управления, — сказал он, — но у тебя, кажется, это неплохо получается.
— Видишь ли, Спайк, — ответил я тоже в повышенном тоне, — если то, что я сказал, сдвинет управление с мертвой точки и хоть как-нибудь расшевелит его, то я буду считать, что моя поездка оказалась ненапрасной.
Не откладывая дела в долгий ящик, мы принялись за работу и за какой-нибудь час наметили ряд конструктивных мероприятий. Управление потребовало выделить для него специалистов по торпедному оружию. Несмотря на то, что у меня самого их не хватало, я дал двух человек сразу и еще трех потом. Мы не могли еще ничего поделать с ненадежными взрывателями, но уже тогда мы посеяли семена, которые дали всходы четыре месяца спустя.