Первый луч поднимающегося солнца озарил лицо Сюань Цзи, и тотем между его бровями пропал. Теперь на его месте была лишь чистая светлая кожа. Вместе с тотемом исчез и весь сказочный образ – перед Ван Цзэ снова стоял самый обычный парень Сюань Цзи, простой и дружелюбный.
Едва знак между бровями исчез, как на Сюань Цзи навалилась страшная усталость на грани полного изнеможения. Отступив на полшага, он прислонился спиной к ближайшему дереву и вымученно пошутил:
– А знаете, командир Ван, вам только перевозками и заниматься… Придумали тоже, где достать воды! У нас радиатор пуст, как мы теперь поедем?
Ван Цзэ бросил на него задумчивый взгляд, но так ничего и не сказал. Впрочем, Сюань Цзи и безо всяких слов уловил намек. Ощетинившись, он раздраженно рявкнул:
– Даже не мечтайте! Я вам не пассажирский лайнер!
Гу Юэси и Чжан Чжао тоже вышли из фургона, но подходить к магическому построению и Алоцзиню в нем пока не решались. Поглядев на пойманного шамана издалека, Чжан Чжао поинтересовался:
– Директор Сюань, а с этим что делать? Какие будут дальнейшие указания?
– Да кто бы знал… – вздохнув, пробормотал Сюань Цзи. Спрятав руки в карманах, он с озадаченным видом рассматривал Алоцзиня, придавленного к земле. – Ничего круче этого построения я не знаю. А если попытаюсь перенести куда-нибудь, оно рассыплется.
О том, что это построение он выучил пару дней назад, читая «Дунчуаньскую книгу шаманов», Сюань Цзи благоразумно промолчал.
Ван Цзэ не стал выпытывать у него подробности. Вместо этого командир, взглянув на Сюань Цзи, подумал, что когда этот парень молчит, а на лбу у него горит странная магическая штука, он кажется отстраненным и как будто чуждым этому миру. Но чуть только откроет рот – тут же превращается в обычного человека с веселым нравом и вселенской горечью в речах.
«Наверное, Алоцзиня лучше пока оставить здесь, – тем временем размышлял Сюань Цзи. На его лице отразилось беспокойство. – Когда вернемся в город, нужно будет спросить у… у этого…»
Под «этим» он подразумевал бывшего императора, от которого никак не получалось отвязаться. При одной мысли о том, что им опять придется говорить, на Сюань Цзи накатила такая усталость… Словно он не спал где-то с полмесяца. Интересно, если уволиться прямо сейчас, Бюро выплатит ему зарплату?
От этих мрачных мыслей его отвлек Чжан Чжао, который, как оказалось, между делом внимательно изучил магическое построение, с помощью которого задержали вождя шаманов.
– Впечатляет! – воскликнул он. – Это построение передается у вас в семье от отца к сыну? Или это ваша авторская разработка?
И чем дольше Чжан Чжао наблюдал, тем сильнее проникался тонкостью построения. Семь пуль соединились в замкнутый круг и выбрасывали нити, а те, в свою очередь, искусно переплетаясь, пронзали Алоцзиня насквозь и держали четко посередине. Построение обращало силу заключенного против самого себя, и, борясь с путами, он в итоге боролся с самим собой. Поэтому Алоцзинь при всей своей мощи не мог ничего сделать: чем яростнее он рвался и метался, тем крепче нити прижимали его к земле и тем больше страдало его тело. Дай ему силу гор – и будет то же самое.
Вскоре бессильная ярость загнанного зверя передалась от хозяина полумаске – она приняла свирепое выражение. По щекам Алоцзиня пролегли мокрые дорожки, но не обычных слез, а постоянно сочащейся из уголков глаз крови.
Чжан Чжао глядел на юного шамана с интересом исследователя, но только с расстояния в несколько шагов. Поймав его любопытный взгляд, Алоцзинь забился на месте и надрывно зарычал.
От его животного рыка, переходящего в вопль, Чжан Чжао страшно перепугался и вздрогнул всем телом. Прямо на глазах молодого оперативника разворачивалась самая настоящая драма: жуткий демон-мо отчаянно бился, пытался вырваться из оплетающих его огненных нитей, но только стягивал их сильнее, и они, впиваясь, терзали и прожигали плоть пленника. Но все вокруг были равнодушны к его мукам. Дунчуаньские горы тоже хранили молчание и больше не откликались на зов своего дитя, поскольку предали его забвению с того дня, как он ушел из дома и увел за собой молодых соплеменников.
У каждого в жизни бывает момент, когда хочется сказать: вот бы повернуть время вспять и начать все сначала! Но многие понимают, что сделанного не воротишь, и смиряются с утраченным. Что до Алоцзиня, то его с детства влекли чудеса людского мира, пока те однажды не обратились в прах. Сам он рос «среди цветов и гор парчи», не знал жары и холода, страданий и тяжкого труда, поэтому неудивительно, что его захватили грезы о внешнем мире. Горячая от рождения кровь сошлась с сумасбродством юности, что подтолкнуло его пойти против устоев племени и отправиться за барьер. После всех мытарств его глупые мечтания и надежды разбились вдребезги. И теперь разум Алоцзиня отравляла только одна мечта, да и то не своя, и от этого помешательства он не мог очнуться: