— Тур! — воскликнул Эрленд.
— Вот, значит, ты приехал. Сиди-сиди.
— Я… Я думал, она вот-вот проснется. Но…
— Я ненадолго. Только ее проведать.
— И меня, может быть? Ты же знал, что я приеду?
— Да. Турюнн сказала.
Они поздоровались, и Тур опустился на стул, где только что сидел Маргидо. Он был грязный, неопрятный. Слава богу, Крюмме этого не увидит. Его старший брат. Выглядит как бомж и воняет старым, забытым прошлым.
— Я встречаюсь с ней после больницы.
— С Турюнн? Ты встречаешься с Турюнн? — Тур бросил на него резкий взгляд.
— Да. А что в этом такого?
— Но она собиралась сегодня уехать!
И чего он так распалился? Рванул на себе куртку, аж пуговицы задрожали, и явил миру заляпанный свитер. Подбородок кверху, брови вылезли на лоб.
— В самолете не было мест. Так она сказала. Придется ждать до завтра. Я тоже вообще-то завтра уезжаю.
Тур ссутулился.
— Наверное, она звонила мне, когда я был в свинарнике, — пробормотал он.
Склонив голову, он уставился на свои руки.
С тех пор, как вошел в палату, он не обратил на мать никакого внимания.
— Кажется, она серьезно больна, — заметил Эрленд.
— Нет, — возразил Тур, проведя ладонью по материнской руке и по капельнице.
— А Маргидо сказал, что…
— Он был здесь, когда ты пришел?
— Да. И сказал, что она…
— Маргидо всегда сгущает краски. Ты же знаешь.
Нет, он не знал. Но, учитывая его профессию, это вполне возможно.
— Проблема теперь с сердцем, говорят врачи.
— Ну да, ну да, — отозвался Тур. — Теперь они беспокоятся насчет сердца. Но в остальном она совершенно здорова. Она еще поправится. Если только придет в сознание.
— А что, собственно, с ней случилось? Когда ее положили в больницу?
— Она… почувствовала себя неважно. Лежала целый день. Не хотела есть. Мерзла. И вдруг перестала разговаривать. Говорила только: «Га. Га».
— Га, га?
— Да, так мне показалось. Будто пыталась что-то сказать, но не могла. Это было…
Тур замолчал, замотал головой, сложил руки в замок. Они были грязными, хотя, скорее всего, он их только что мыл.
— Ты теперь разводишь свиней, говорят.
— Это Маргидо сказал? Он ничего о моих свиньях не знает.
— Но он так сказал.
— А Турюнн не говорила, она зайдет сюда завтра? Я думал заехать с утра.
— Ничего не знаю о ее планах, кроме того, что она уезжает. Я ведь с ней еще не знаком. Мы говорили по телефону, я и не знал, что она существует. И вот это как раз очень…
— Я могу сам ей позвонить. Она… она купила мне подарки к Рождеству.
Они сидели молча и смотрели на мать. Запах свинарника распространялся по палате, переполняя ее.
— Она пошевелила рукой, убрала ее! — неожиданно громко сказал Тур и приподнялся со стула. — Я даже не сразу заметил!
— Это я убрал ее под одеяло. У нее такие холодные пальцы.
Собираясь уходить, Тур взял Эрленда за руку, пожелал счастливого Рождества и добавил:
— Ты уверен, что не останешься подольше? Если она придет в себя?
— Я только хотел ее повидать. Зайду, может быть, завтра перед отъездом.
— Сюда?
— А куда еще?
Когда Тур ушел, Эрленд подошел к окну, чтобы проветрить, но оно не открывалось. Вместо окна он распахнул дверь маленькой ванной, но не нашел кнопки, чтобы включить вентилятор. Времени было почти семь.
— Ну, мне уже пора, мама. У меня вообще-то встреча с твоей внучкой. К тому же у меня сильное похмелье, и надо бы хорошенько надраться, чтобы совсем не скрутило. Скрутит меня уже дома. Ну, прости-прощай, моя печаль.
На перилах моста лежало много снега. Он сталкивал снег в реку и смотрел, как он таял и превращался в черную воду. Пальцы занемели от холода. Забыл прихватить перчатки. Он встал у перил, очищенных от снега, и следил взглядом за течением реки. Изгиб у крепости светился на белом фоне. Было ясно, но с фьорда шли тяжелые тучи, желтея от городских огней, кое-где виднелись просветы ночного звездного неба. Движение на мосту было оживленным, проезжали автобусы с рекламой на борту. Когда он уезжал, рекламы на автобусах еще не было, они все были темно-красными. Но собор не изменился, разве что усилили подсветку. К больнице мчалась «скорая» с сиреной, машины расступились, чтобы ее пропустить, две девушки, тихо разговаривая, шли рука об руку у него за спиной. Он сунул ладони глубоко в карманы кожаной куртки, заторопился, уже изрядно хотелось есть. Вдруг он подумал: а можно ли в этой стране заказывать алкоголь в номер?