Иван заметил, как прояснилось лицо девушки и она мечтательно улыбнулась.
— Ты что?
— Так…
Вновь холодок пробежал по самому сердцу, и Иван вздохнул. Для Грицька эта улыбка, не для него.
Маруся развеяла холодок.
— Ты завтра придешь, как стемнеет? — услышал он и не поверил. Может, почудилось? А пока опомнился, Маруси уже рядом не было. Только дверь хлопнула.
Он стоял как завороженный минуту или весь век, потом, сдерживаясь, чтобы не закричать от радости, помчался стрелой по темной улице, футболя мелкие камешки.
•
Тетя Фрузя спрашивала Марусю:
— Знакомилась с героем? — и лукаво посмотрела на девушку.
— Ваш герой чистейший грубиян, — отмахнулась. — Он на всех смотрит так зло, как на врагов. Я с другим, с Иваном, говорила, — промолвила вполголоса, будто тайну открыла, а сама смутилась.
Тетка покачала головой: рано, мол, еще с парнями по вечерам встречаться.
— Вы, тетя Фрузя, не думайте… Он такой славный. И за что только он этого Грицька так расхваливает?
— Видно, есть за что.
Тетка лежала в постели и мерно дышала — спала, а Маруся переворачивалась с боку на бок. Совсем пропал сон.
«Разве есть за что хвалить?»
…Как-то еще ранней весной постучался к ним в дом незнакомый парень с посиневшим от холода и черным от пыли маленьким ребенком на руках.
— Где тетка Фрузя? — спросил он Марусю, сурово взглянув на нее.
— На работе.
— Возьми этого ребенка и отдай ей. Да только смотри, ворона, если что случится…
Потом окинул ее взглядом, будто видит впервые, да так странно, что ей не по себе стало.
— Ты откуда здесь объявилась, такая черная? — спросил погодя. — Как зовут?
— Маруся… — Хотела сказать, что ее недавно, полуживую, принесли так же, как он сейчас этого ребенка, но не решилась. — В ремесленном учусь.
— Скажешь тетке, что Грицько принес. Она меня знает. Ну, не стой, а помой да обогрей ребенка! — прикрикнул он.
После этого при встречах на улице он всегда смотрел на нее тем самым странным взглядом, как тогда, а она смущалась. Не могла и сейчас никак не может его понять.
Веки слипаются, тревожный сон пролетает перед глазами неясными видениями. Это на развалинах суетятся люди, дети. Потом все исчезает. Она идет по асфальтированной дорожке зеленого парка.
— А посмотри, — слышит голос Ивана, — скульптура бойца с ребенком на руках!
Она останавливается в удивлении:
— Иван, это же Грицько!
Но Ивана уже нет около нее, только Грицько улыбается с постамента, будто он не каменный.
— Я и не знала, что ты умеешь смеяться, — шепчет Маруся и крепко засыпает.
Утром Иван проснулся с чувством солнечного света в сердце. Хотелось бежать по улице к Марусиному дому, встать перед верандой, окликнуть и спросить, как ей спалось, потому что вчера была первая встреча с любимой девушкой. Он обнял двумя руками подушку. Есть у него тайна, большая тайна, которую он будет хранить.
В школе Иван встретился со своими друзьями. Ему было горько и стыдно. Ожидал, что Грицько плюнет сквозь зубы в его сторону и снова назовет бабником. Он даже хотел этого. Иван тогда б признался во всем Грицьку, и они бы наверняка помирились.
Но Грицько мимоходом поздоровался, будто боялся, что Иван заглянет ему в глаза и увидит в них не злобу, а печаль.
Остальные ребята тоже как-то притихли. Ходили молчаливые. С болью в сердце понял Иван, что дружба с ребятами лопнула и он во всем виноват. Готов был все что угодно сделать для друзей, чтобы восстановить прежние отношения с ними, но знал: придется убеждать, что он не бабник. Разве это можно было сделать сейчас?
Иван и Маруся продолжали встречаться. Только он никак не мог убедиться, действительно ли она ради него выходит по вечерам за калитку. Выбежит из-за живой изгороди и исчезнет. Если бы не окликнул, кажется, и не отозвалась бы. Робко подходил к ней, и они молча шли наугад — бродили по берегу реки или уходили далеко в поле, пробираясь густыми зарослями ивняка. Они чувствовали, что идут не одни, что всегда с ними идет кто-то третий.
Иван ожидал встречи весь день. Долго обдумывал, что скажет Марусе. Сколько смелых планов роилось в его голове! То он представлял, как зажмет в своих ладонях ее смуглые щечки и горячо прошепчет: «Люблю до смерти»; то до боли сожмет в объятиях ее, хрупкую и нежную, спрашивая: «Любишь или балуешься?» Но при встрече вся его смелость таяла, как дым на ветру. Думать, мечтать — дело одно. В мыслях можно стать гигантом, а в действительности ты — обыкновенный человек. Не прозвучат ли комично в твоих устах великие слова?