…Павелко смахивал с кресел пыль и пододвигал их пришедшим. В углу, у печки, стояла угрюмая Катруся. Ученики узнали об Олесином поступке раньше учителей и пришли к Катрусе. Одни резко осуждали, другие обвиняли бестактного ученика, который обозвал Олесю подлизой.
— Это я во всем виновата, — плакала Катруся. — Я не об обеде должна была всем рассказывать, а надо было сказать в школе, что Олеся сейчас живет одна. А я из зависти к ней — она все умеет делать, а я нет, — чистосердечно призналась девочка.
Дети зашумели. Катруся сегодня же извинится перед Олесей, а завтра они всем классом пойдут к Глафире Петровне. Она, видимо, ничего не знала, если так строго обошлась с нею.
Олеси дома не было. Дверь на замке. Это встревожило Катрусю. Хотела в школу бежать, рассказать обо всем директору или Алексею Андреевичу, — а тут и они явились.
Павелко улыбался и потирал руки.
— Весне, товарищ директор, как будто и конец. Туда-сюда, а время свое знает — летит, словно быстрая тройка.
Директор провел ладонью по лысине.
— Да, весна уходит… А Олеся с каких пор не у вас? — резко изменил он тон, глядя прямо Павелку в глаза, утерявшие сразу заискивающий блеск.
— Не у меня? Как это не у меня? А кто ей жратву дает, простите на слове?
— Я не об этом спрашиваю вас. Хочу знать, с каких пор она живет одна.
— Если уж вам так хочется знать, то могу сказать… Ну, с начала апреля… Но вы сперва спросите: кто дал ей картошку и дрова?
Катруся, настороженно поглядывавшая то на отца, то на гостей, вскочила.
— Неправда! — вскрикнула она. — С февраля не живет у нас. — Сказала и испуганно забилась в угол.
— Тсс, собака! — не сдержался Павелко и замахнулся было на дочку. — Простите на слове. Вы бы в школе ее ремнем учили, а то она очень уж на язык бойкая стала.
Директор не ответил. Обратился к Алексею Андреевичу:
— Пойдемте к ней. А вы, — посмотрел на Павелка, — зайдите сегодня в сельсовет.
Около ворот услыхали, как вскрикнула Катруся и опрометью побежала на огороды. После батьковской «науки» легче стало на сердце. Обошла огородами и спряталась за Олесиной хатой. Слыхала, как разговаривали директор и Алексей Андреевич.
— Может, в интернат устроить?
— Жаль девочку от земли отрывать. Я не советовал бы. Вы только посмотрите на ее огородик. Это дело работящих рук.
— А классным руководителем взялись бы?
— У меня и без того нагрузок много.
— А все же?
— Попробовать можно… поговорим еще об этом… Ну куда она девалась?
— Надо немедля разыскать.
«Немедля разыскать», — ёкнуло у Катруси сердце.
Олеся решила пойти к тетке на Заречье. Глафира Петровна ее не любит, в школе дразнят подлизой, а смятую капусту никогда себе не простит. Отнесла цыплят в школу. Завхоз принял их, похвалил Олесю. Потом собралась и, заперев дверь, пошла.
На горке остановилась и поглядела на село. Оно такое родное-родное. В долине над прудами — левады с мягкими, бархатистыми травами. Пойти бы туда, припасть к земле, как к матери. Школа огромными окнами смотрит, будто говорит: «Неблагодарная…» И родная хата так печально смотрит одним окном из-за Павелкова плетня: «Теперь мы настоящие сироты. И ты, и я…»
Звенит раннее лето над полями, щебечет и зовет:
«Вернись назад, Олеся, вернись!»
•
Уже совсем стемнело, когда к Алексею Андреевичу прибежали девочки-семиклассницы:
— Пришла. Сами видели.
•
Олеся недоверчиво отступила, когда все вошли в ее хату.
«Где ты была? Что надумала?» — хотел было спросить Алексей Андреевич, но по измученному виду девочки понял, что ничего спрашивать не надо.
— Ты не удивляйся, Олеся, что мы так поздно. Буду у вас классным руководителем, вот и обхожу своих учеников перед экзаменами. Где твой школьный уголок?
Олеся сначала не поняла: серьезно ли все это? Смотрела недоверчиво то на подруг, то на учителя. Взгляд ее постепенно прояснялся, глаза наполнялись радостью.
— Как? А почему же это?
— Полюбились вы мне, вот и все, — развел руками Алексей Андреевич. — Вы хорошие дети…
Он долго и деловито рассматривал комнату, листал Олесины тетради, потом склонился над привядшим букетом сирени на столе.
— Не пахнет уже. Пойдем принесем свежую.
В лицо повеяло теплым вечерним воздухом, густым от сладкого аромата сирени.
— Чувствуете, как пахнет земля? — спросил учитель. — Как она дышит? Легко и радостно тому жить на свете, кто слышит ее дыхание.