Сережка вынес и отдал часы, а когда Валька ушел, все-таки подумал: «Что это? Не доверяет мне больше Японец?»
А у Японца действительно поколебалась в Сережку вера, хотя он давно убедился, что Павел Андреевич не опер, а машина его к милиции отношения не имеет. Врал все этот Гарька. «Что это? С каким-то художником связался… Рисуют его… Других не рисуют, а его рисуют…»
Это никак не входило в его представления о жизни и занятиях тех, с кем он общался и кто его окружал. Это настораживало. Настораживало своей необычностью, новизной…
И Японец задумал испытать Сережку. «Не изменился ли он? Готов ли служить, как раньше?» Случая долго не представлялось. Наконец появились часы…
Вернувшись в комнату, Сережка подошел к окну. Постояв у запотевшего стекла, через которое даже плохо был виден двор, сел за стол, где все так же лежали тетрадки, открытый учебник, и хотел еще раз приняться за задачку, но не смог — Валькин визит не выходил из головы, не давал сосредоточиться. «Не верит мне больше Японец… Не верит…» И тут же почему-то ему припомнился художник. «Зря согласился, чтобы он меня рисовал… Павел Андреевич, он что? Пришел-ушел, а мне во дворе оставаться». Опять испугало то, что Японец от него отвернется, а значит, отвернутся и все. И тогда он снова попадет в одиночество. И тут уж никто не сможет помочь ему, да и Японец не даст…
Утром, еще до того как Сережке пойти в школу, к ним явился участковый. Приложив руку к козырьку, Федор Трофимович обратился к Надежде Петровне:
— Пойдемте, мамаша, в милицию вместе с Сережей. Вас вызывают…
— Что случилось? — побледнела она.
Участковый ничего не ответил, а посоветовал только захватить с собой паспорт. Упоминание о паспорте привело Надежду Петровну в полную растерянность. «Значит, случилось что-то серьезное», — подумала она и посмотрела на Сережку. Тот уже одевался.
Сережку начали допрашивать в ее присутствии.
Следователь, пожилой человек в темном костюме, который был мал ему в плечах, сразу же сказал, что им все известно.
— Вот показания Першина…
Его помощник, сидевший рядом, взял со стола исписанные листы и начал читать вслух.
Оказалось, что когда мушкетер-Валька продавал на рынке, часы, его задержали. В милиции он рассказал все: и кому принадлежат часы, и у кого он их взял. Сережка поразился точности записанного. Было даже до минуты указано, когда приходил к нему Валька, как спросил о часах и что Сережка ему ответил.
«Что же тогда им еще нужно? — задал себе Сережка вопрос. — Ведь они же все знают?..»
Однако следователю было нужно, чтобы Сережка сам сказал, что часы ему действительно передали.
Сережка молчал, потому что молчать было легче, чем говорить.
«Не скажу я им, и все, — размышлял он. — Что они мне сделают? Бить будут? Нет! В милиции не бьют. Скажу, что часы нашел…»
Однако вопрос за вопросом заставлял Сережку все-таки что-то из себя выдавливать.
— Да ты говори четче! — замечал ему следователь. — Видел в этот день этого парня во дворе, разговаривал с ним? А то «нет», «кажется», «не знаю». Отвечай полной фразой, как в школе.
Сережка начал отвечать, но главное все-таки не говорил, удивляясь тому, что так легко рассказал все Валька.
«Крепкий орешек», — смотрел на него следователь. Он встал из-за стола, прошелся по кабинету, потом достал из ящика часы и долго вертел их в руках.
— Может быть, вы нам что-нибудь поясните? — произнес он наконец, обращаясь к матери. — А то вот, видите, ваш сын не говорит.
Вопрос прозвучал для нее неожиданно. Она испугалась, что, если сейчас скажет, что ничего не знает, следователь ей не поверит.
«Подумает, что я выгораживаю Сережу, хочу защитить, — побежали мысли. — Но как же быть? Что отвечать?..»
И тут вдруг она против своей воли, неосознанно, а скорее подчиняясь какому-то инстинкту, потому что речь шла о ее сыне, громко сказала:
— А что вы все спрашиваете Сережу? Что? Может быть, он и вправду ничего не знает… Может быть, он вообще не видел никаких часов…
— Может, и не видел, — спокойно согласился с ней следователь и еще тише добавил: — Может быть… Все может быть…
Ей захотелось сказать этому полному пожилому человеку что-то еще, в чем-то возразить, не согласиться и вообще увести сейчас Сережку из этой комнаты, от этого стола, стульев, от этих людей. Но сделать этого она не могла, да и возразить тоже было нечего.
А следователь продолжал:
— Ну, что же?.. Тогда придется всем нам помочь. Сейчас поедем в больницу…
— В больницу? — удивилась Надежда Петровна.