Прозвенел звонок. Из коридора донесся шум начала перемены. Кто-то, крича, пробежал мимо дверей.
— До свиданья, — сказала Людмила Викторовна и, взяв со стола свой портфель, направилась к выходу.
«Курят у них здесь или нет?» — первое, о чем подумал Сережка, когда вышел в коридор. Он сегодня еще не курил, и потому с утра во рту стоял неприятный привкус. Войдя в туалет, увидел, что в школе курят, и, достав из бокового кармана пачку, похлопал себя по карману. Спичек не было. «Надо прикурить…» И Сережка выбрал юркого блондина.
— У нас будешь учиться? — спросил его тот, когда Сережка подошел к нему с сигаретой в губах.
— У вас.
Сережка стал ждать следующего вопроса. И вопрос последовал.
— Тебя как зовут?
— Серега, — ответил он, назвав себя так первый раз в жизни, и посмотрел на блондина, подумав, что тот обязательно сейчас скажет: «Серега, Серега, плохая на тебя надега», как любил в шутку говорить Японец, или еще что-нибудь в этом роде, но блондин ответил приветливо и просто:
— А меня Леонид.
Переменка кончилась. Плюнув на окурок, Сережка раздавил его каблуком и вышел в коридор.
«Где же мой класс? — посмотрел он на одинаково раскрытые двери и испугался, что забыл. — Еще не хватало опоздать».
Он остановился напротив одной из дверей и начал вглядываться в лица ребят. «Не из нашего ли класса?» Но никого не узнавал. Выручил блондин. Пробегая по коридору, он увидел Сережку и остановился.
— Пошли! А то опоздаем…
Этого юркого маленького блондина все называли в школе Мешок. Никто уже не помнил, почему и когда пристало к нему это прозвище, но по-другому к нему не обращались. Рассказывали, что когда-то его вызвали на истории к доске и он начал ответ с того, что сказал: «Ивана Калиту звали Мешок». В классе раздался хохот, а учительница, молодая и стеснительная, мягко поправила: «Да не звали!.. Калита — это по-древнему «мешок с деньгами»…»
Другие утверждали, что Мешком Леонида прозвали потому, что как-то на уроке физкультуры, когда шло соревнование по бегу, он, принимая эстафетную палочку, поскользнулся и упал. «Эх ты, мешок! — заметил ему тогда кто-то. — Подвел всех. Из-за тебя проиграли».
Ребята его любили. Любили за общительность, простоту и даже за то, что он не обижался на прозвище. Многие шутки над ним стали уже какими-то традиционными. Нередко, например, во время перемены, когда не было поблизости учителя, кто-нибудь из ребят предлагал: «Качать Мешка!» И тут десятки рук хватали Леонида и начинали подбрасывать вверх. Бывало и так: подбросят раза два-три, а потом разбегутся, и тогда Леонид, больно ударившись о паркет, обижался, но ненадолго. Такой уж у него был характер. В классе знали, что у Леонида есть няня и что зовут ее тетя Соня. Правда, видели ее немногие — только те, кто жил с ним в одном дворе, но про тетю Соню знали все. Вот почему в стихах, которые классные поэты Толя Акимов и Паша Гончаров посвящали Мешку, часто присутствовало и имя тети Сони. Была даже целая поэма, которая так и называлась «Мешок», а читали ее обычно перед началом урока, когда учитель задерживался. Отзвенит звонок, войдут все в класс, а учителя нет. Надо же что-то делать. И тогда обычно Толя Акимов, который сидел на первой парте, выходил к учительскому столу и громко начинал:
И класс дружно рифмовал: «В мешок», а Толя продолжал:
Класс опять подхватывал: «Мешковину!»
Исполнялось это всегда серьезно, без тени улыбки.
Прождав Сережку ровно две недели, Павел Андреевич снова приехал к ним домой.
«Как же теперь он отнесется к нему, когда все узнает?.. — смотрела на художника Надежда Петровна. — Позор-то какой!»
Сережки дома не было, и ничто не мешало им говорить. Она рассказала ему все: и про часы, и про милицию, и про школу. Он слушал ее внимательно, дотрагиваясь иногда до виска рукой, будто вспоминал что-то.
— В милиции молчал, как камень, — говорила Надежда Петровна. — Не поддавался ни на какие уговоры… Уж такой, видно, характер…
— Характер — это хорошо, — невесело улыбался художник, — хуже другое…
— Да уж куда может быть хуже… — поддерживала его мать.
— И я тоже виноват. Виноват крепко…
— Вы? А вы-то что?..
Вернулся Сережка.
Увидев их лица, понял, что мать обо всем рассказала.
…Когда они сели в «опель», Павел Андреевич не стал хитрить, а сразу же сказал, что ему все известно об истории с часами.