— Мать рассказала?
— А какое это имеет значение, кто рассказал?.. Было?
— Было.
— Ну, а почему в милиции молчал?
«И это знает!» Сережка посмотрел на руль, на котором лежали руки Павла Андреевича, потом взглянул на спидометр и заинтересовался его цифрами — отвечать не хотелось.
— Почему в милиции-то молчал? — уже требовательно повторил свой вопрос Павел Андреевич.
— Так…
— Вот это и есть самое плохое.
— Почему?
— Не знаю, поймешь ли…
Павел Андреевич нажал на тормоз — впереди загорелся красный свет.
— В работе милиции самое главное — это время…
«Что он будет мне рассказывать, как работают милиционеры? И при чем тут время?»
— Вот смотри… Ты оказался виноватым. Ты попался, и всем это ясно… Твое дело дали вести следователю. Но у него есть и другие дела… Например, накануне убили человека…
Сережка встрепенулся, поднял голову и посмотрел на художника: «Часы-то здесь при чем?»
— Так вот, — продолжал Павел Андреевич, — ему дали распутывать дело об убийстве. Найти и задержать преступника… Ведь он на свободе… А это значит, что он еще кого-нибудь может убить.
«Э-э! Куда махнул, — заметил про себя Сережка. — Мокрое дело приплел…»
А художник смотрел вперед, где сновали пешеходы, и говорил:
— Так вот… Убийца на свободе! Его надо искать, а следователь вынужден с тобой возиться. А потом… Я понимаю, — заговорил Павел Андреевич уже другим голосом, — товарищей нельзя выдавать… Хотя какой он был тебе товарищ, этот Китаец…
— Японец, — поправил его Сережка.
Однако Павел Андреевич не отреагировал.
— Ну, допустим, товарищ… Но ведь товарищ-то — вор!.. — Художник посмотрел на Сережку. — Своим молчанием в милиции ты не защищал его, а предавал… Да, и сам становился предателем.
— Как это?
— Да! Предателем становился! — повторил Павел Андреевич, увидев, что Сережку это задело.
— Как это? — уже почти выкрикнул Сережка.
— А вот так… И нас всех предавал, и меня, и мать…
— А при чем тут вы?
— А при том… Пока преступник на свободе — в опасности все. Обманщик может обмануть, убийца может убить, а вор обворовать… Понятно?
Сережка что-то смекнул. Но не мог же он теперь так просто согласиться с Павлом Андреевичем? Вспомнилось, как часто обманывали взрослые…
Начиная какой-нибудь разговор и подчеркивая в нем свое равенство с ним, они легко затем сбивались на поучительство и почти никогда не выслушивали до конца. Слушали только самих себя. «Им, взрослым, всегда кажется, что они правы, — размышлял Сережка. — Знают — не знают, а говорят так, будто им все известно. А может быть, и вправду им всегда все известно? Нет, не может быть. Сколько, раз они ошибались!» На память пришли их ошибки, свидетелем которых был. «А что? Может быть, и сейчас Павел Андреевич ошибается? — поднял Сережка на художника глаза. — Вернее, не ошибается, а говорит то, что ему нужно, ведь он взрослый…»
— Вот за те часы кто-то работал, лишал себя, может быть, даже еды, чтобы купить. Купил… Какая это была радость для человека! И вдруг — нет! Нет этой радости, как нет больше и часов.
Павел Андреевич опять посмотрел на Сережку, пытаясь на этот раз уже сделать его союзником в разговоре.
— Ну вот, если ты копишь деньги, чтобы купить что-то, — сказал он тихо. — Ну, скажем, какую-нибудь необыкновенную авторучку… Не ходишь в кино, не завтракаешь в школе — откладываешь двугривенные, которые тебе дает мать… Наконец купил! Хорошая, красивая авторучка стала твоей! Ты смотришь на нее и радуешься — такой ручки ни у кого нет! Но тут вдруг раз — и ее украли! Как ты себя будешь чувствовать?
Павел Андреевич замолчал, ожидая, что Сережка сейчас обязательно что-то возразит, но тот не сказал ни слова и даже не пошевельнулся. И тогда художнику захотелось сказать еще более откровенно.
— Впрочем, какое все это имело отношение к делу? Завтраки, кино, авторучка… Дело в том, скажу тебе, что ты повел себя, как трус…
— Какой же я трус, когда в колонию мог угодить? — успел вставить подросток.
— Да, трус. Ты просто этого Японца боялся больше, чем колонии. Вот и все…
Сережка насупился.
Глава IX
Макароны с яйцами Сережка всегда посыпал песком, но на этот раз песку на столе не оказалось. «Забыла она, что ли, поставить?» — посмотрел он на мать, но ничего не сказал. Она не забыла. Просто песку не было в доме.
Поковыряв в тарелке разваристые палочки, Сережка съел половину и налил себе чаю.