Думается, что люди иногда смотрят на мир как на железнодорожное расписание, в котором все должно быть точно и вовремя. Но жизнь — не железная дорога с прямыми рельсами. К тому ж и поезда бывают разные — скорые и простые, товарные и пассажирские, и к месту своего назначения они тоже приходят в разное время…
Безотцовщина объединялась. Но это не было сознательным объединением, а скорее просто тягой друг к другу. И складывался их собственный мир, в котором возникали свои законы и в котором шла своя борьба. И всегда при этой борьбе присутствовали старшие. Со старших брали пример, им подражали. А старшие были разными, и судьбы у них тоже были неодинаковыми…
Сережка подошел к картежникам.
— Будешь? — обратился к нему Женька, кивая на руку, в которой держал колоду.
— Давай, — кивнул Сережка.
Сильно, но не ломая, он сжал в ладони карту:
— На все.
Кругом задвигались, оживились.
— Так сразу?
— Во дает!
— Очко! — негромко произнес Сережка, разжимая ладонь и показывая десятку с тузом.
— Везунчик! — заметил Женька.
Но Сережка даже не удостоил его взглядом, спокойно взял деньги.
Народу у лавочки прибавилось.
— Опять карты! — раздался грозный окрик. — И опять все те же! Ну, погодите у меня… Сегодня же фамилии будут известны милиции!
Это кричал домоуправ. В карты во дворе играть не разрешалось. С этим боролись, и прежде всего домоуправ Петр Александрович.
Увидев у лавочки подозрительную толпу, он постарался незаметно подойти к ней и, прежде чем кто-то успел крикнуть: «Атас!» — накинулся на ребят.
Играющих сдуло, как ветром. Однако это не помешало Петру Александровичу продолжать свою громкую тираду, которую он теперь уже больше обращал к тем, кто был в саду, стоял на балконах и вообще его слышал.
— Я наведу в своем доме порядок! — кричал он. — А то совсем распустились! И родители тоже не смотрят. Вот оштрафуем с милицией, тогда будете знать!
Окончания грозных обещаний Петра Александровича Сережка уже не слышал. Оказавшись за третьим корпусом, где малышня запускала змея, он захотел было отнять его у них и сам попробовать поднять плотный квадратик в небо, но увидел Японца…
Целые легенды рассказывали во дворе о Японце. Говорили, что он мог без труда забраться по водосточной трубе на любой этаж, открыть ногтем замок, вытащить без шума стекло из окна.
Скрытая тайна всегда лежала на его сероватом лице, а мягкая, бесшумная походка придавала ему еще больше загадочности. Иногда Японец на несколько дней пропадал, а потом снова появлялся.
В парне не чувствовалось силы: низенький, кривоногий — в детстве, наверно, рахитом болел, — он был похож на худого общипанного котенка. Его маленькая приплюснутая голова вращалась неторопливо, но беспокойно. Глаза были быстрые, ни на чем не останавливающиеся. Сережка учил когда-то Японца складывать столбиком. Он тогда еще очень удивился, когда этот неизвестно откуда появившийся в их дворе парень подошел к нему:
— Ты столбиком складывать умеешь?
— Как столбиком?
— Ну, не так…
Парень нагнулся к земле и, подняв прутик, написал цифру шесть. Потом поставил знак плюс и старательно вывел тройку.
— Это так… — произнес он, прочерчивая знак равенства. — А мне нужно вот так…
И парень снова изобразил шестерку, плюс, тройку и, проведя под ними жирную черту, завершил столбик девяткой.
— Вот так мне нужно, — нерешительно произнес он. — Но только не три и шесть складывать, а сотни, тысячи…
Сережка удивился еще больше. Он никак не мог понять, почему этот парень, который старше его, не умеет складывать столбиком. Уж не смеется ли он? Но Японец не смеялся. Он действительно не умел складывать столбиком. Да и где, когда ему было научиться? В колонию попал первый раз, когда не было еще и одиннадцати лет. Правда, там тоже была школа, и уж чему другому, а столбиком его складывать научили бы. Но не такой Японец был человек, чтобы сидеть за партой. Он даже в колонии почти всегда был наказан. Через два года его выпустили, но потом снова забрали. И он снова оказался в колонии.
Убедившись, что парень не шутит, Сережка начал чертить на земле цифры в столбик, объясняя, как нужно складывать. В тот день они и познакомились.