«Тьфу, будь ты неладен! Ох, и дождешься ты у меня, Александр свет-Борисович!» — Меркулов даже мысленно погрозил своему другу пальцем и внимательно посмотрел на Кирилла Валентиновича — что тот скажет? Но Степанцов продолжал всячески отвергать любые личные мотивы — политика, и только политика, грязная игра, к которой лично он никогда не имел отношения и не желал бы и впредь иметь.
Категорично и… неубедительно. А если что и вызывало доверие к его словам, так это сам факт слишком «своевременного» опубликования пасквиля. Да, удачнее момента, чтобы напрочь выбить человека из седла, не придумаешь.
— Один вопрос, как говорится, не для печати, Кирилл Валентинович, — не зная, что делать и чем завершить беседу, сказал Меркулов.
— Любой, — поспешил Степанцов, — от вас в этой ситуации у меня секретов быть не может. — Он помолчал, словно что-то прикидывая, и добавил: — Слушай, Костя, ну что мы с тобой все на «вы»? Как будто не знаем друг друга больше четверти века? Я понимаю — при посторонних, а так-то? Давай по-простому, а?
— Давай, — улыбнувшись, пожал плечами Меркулов. — Ну а если, положа руку на сердце, все эти грязные намеки на девок… всякие «банные дела»… — Он ткнул кончиком своего карандаша в газетную полосу, в большой отчеркнутый абзац, касающийся «аморалки». — Тут вот… как нам быть? А вдруг вещественные, так сказать, свидетельства остались? И будут неожиданно предъявлены? Мы ж с тобой не первый день живем на свете и всякое повидали, да и в газетах, и по телевидению демонстрировали. И что у нас получится? Маленькая ложь относительно остальных обвинений, которые могут в самом деле оказаться несостоятельными, окажется подобной бомбе и задавит своим общественным взрывом все остальное.
Степанцов, поправив очки, близоруко наклонился над текстом, снова пробежал глазами, задумался, возможно, делая вид, что вспоминает, но отрицательно покачал головой.
«Ну, что ж, — подумал Меркулов, принимая окончательное решение, — Саня, конечно, не обрадуется и будет по-своему прав. Однако не выполнить личного поручения своего прямого начальства, то есть генерального прокурора, он не сможет. А зная его принципиальную въедливость в подобных вопросах и отсутствие всякой щепетильности, когда речь заходит о людях, которым выставлены подобные обвинения, можно сказать с уверенностью, что вся подноготная Кирилла Валентиновича будет им раскручена до донышка и выставлена напоказ. Сколько это займет времени, одному Богу известно. Но если они хотят иметь результат, они его получат».
Меркулов имел в виду и генерального, и тех, кто курировал Степанцова, проча его в председатели, — его тайных собеседников, имена которых Кирилл Валентинович так ведь и не раскрыл, словом, всех остальных, по-своему заинтересованных в этом деле. Другое дело, каким он будет — желаемый результат? И насколько окажется к месту? И вообще, не уйдет ли уже к тому времени их поезд?
Вот, пожалуй, и все выводы, которые Константин Дмитриевич сумел сделать для себя из состоявшейся «чрезвычайно важной и абсолютно откровенной» беседы. Кажется, заместитель председателя покинул его кабинет отчасти успокоенным. И забрав свои листы с пометами, которые Меркулову, сделавшему для себя все необходимые записи, больше не требовались. Возможно, Степанцеву самому теперь будет на кого сослаться, и это ему, вновь обретшему уверенность, видимо, не только помогло утешиться, но и возвратило привычное сознание собственной значительности. А может быть, он действительно не видел за собой никакого греха и обвинения в свой адрес считал происками врагов, которые решили столь низким, недостойным образом перекрыть возможность лично ему, а затем Президенту и, наконец, самой системе двигаться к дальнейшему совершенству — именно в такой вот последовательности.
«Коли так, — сказал себе Меркулов, провожая Степанцова до дверей своего кабинета, — тем лучше. Интересно, а чем сейчас занимается наш Александр Борисович?»
И когда Степанцов с гордым видом прошествовал через приемную, лишь слегка повернув голову в сторону почтительно привставшей секретарши, Константин Дмитриевич чуть слышно хмыкнул и, приветливо кивнув ей, громко, чтоб услышал уходящий, сказал: